Один в поле сегодня не воин. Утро после выпускного выдалось каким-то странным. То ли пил вчера меньше всех за былые четыре года мед.колледжа, то ли разливая вина и водку одногруппникам о себе забывал, то ли осознавал что сегодня утром устраиваясь в отделение скорой помощи я могу из годовалого санитара перерасти в выездного фельдшера со всеми вытекающими, то ли… а черт его знает. Несся на скорую при параде, в белом костюме, как бы символизирующем мой серьезный настрой на занимаемую должность и в предвкушении встречи с заместителем главного врача – мужика явно не от мира сего, с повадками тирана. Не по слухам, он, входя в санитарскую всегда пытался поставить наши шконки вместе в одно целое, в связи, с чем и был прозван санитарами и фельдшерами как хермайор. Войдя в его кабинет, я уже почувствовал его недоброжелательный взгляд, ну а уж о разговоре долгом речи не шло. После того как я услышал что мест нет, я написал заявление об увольнение по собственному желанию, вежливо попрощался со всеми и отправился восвояси. Ну не всю же жизнь мне вкалывать санитаром, имея на руках диплом и сертификат специалиста – глупо, глупо и еще раз глупо. Ох уж эта горячая кровь в теле молодого медика! Хотелось быть главным: пригнать к больному, осмотреть его, выслушать, ощупать, как полагается, почесать свою головушку, набрать пару кубиков какого-нибудь Анальгина, вколоть, услышать: «Спасибо доктор», и гнать по дорогам города пугая проходящих и проезжающих маяками и сиреной. Стоя на вокзале и смачно потягивая дым петра восьмерки, встретил коллегу, разговорились, земляк оказывается с моего района. Я посетовал, что в городе на скорой мест нет, что надо где-то что-то искать. Коллега, ковыряясь в мобильнике, добыл какой-то номер телефона, продиктовал его мне и, заскакивая на подножку автобуса, крикнул: «Позвони». Что позвони, куда позвони не понятно, а была, не была. Набираю и звоню, будь, что будет. -Приемная ЦРБ, слушаем,- услышал я на другом конце. На мой вежливый вопрос нужны ли им фельдшера, секретарша загорелась, сказала да и попросила приехать послезавтра с документами. -О как!- подумал я, - а это шанс. И дождавшись автобуса, уже мчался в родное село, где законно меня ожидали друзья, девочки, море пива и деревенский воздух, о котором я мечтал все 4 года. В понедельник, с утра собрав с собой кучу документов, поехал в этот чудо – городок, а именно в местную ЦРБ, где минут двадцать искал, где находится местный административный корпус. Проклиная жаркую погоду вошел в здание и направился в отдел кадров, откуда меня направили к зам.главного – врачу педиатру. Теплая беседа не дала мне шансов на скорую помощь, но зато предложили выбор: либо в отделение больницы мед.братом уколы тыкать, либо стать заведующим ФАПом в деревушке на сто человек. Выбор не заставил себя долго ждать. Подняли главного врача и на автомобили девяностодевятой модели уже неслись по искореженным дорогам в сторону села, где меня ожидало неизвестно что. Здание ФАПа из кирпича на пять комнат нам открыла бывшая санитарка. Пробираясь сквозь хлам, грязь и пыль в кабинет в котором я уже предполагал вести прием, зам.главного уверяла, что работа здесь не пыльная и что очень скоро меня переведет на скорую как появятся места. Я, открыв рот и глядя на этот бардак, кивая головой, слушал и с надеждой соглашался с начальством. Выбора у меня адекватного уже не было. ФАП дык ФАП. Решил сразу остаться в здании, навести порядок. Зам.главного и собственно говоря сам главный обещал в течение нескольких дней пригнать ко мне главу местной администрации с вопросом о предоставление мне жилья, как молодому специалисту. Дружно попрощались со мной, блеснул бампер зеленой девяносто девятой за углом я остался один. Вновь войдя в свой мед.пункт я закурил. Пыль и грязь кругом, какие-то старые медицинские журналы около сотни валялись беспорядочно на столе, ржавые инструменты в лотках, шприцы советские, холодильник «Морозко», который врятли работал вообще, а в нем вакцина против клещевого энцефалита две ампулы, срок годности которых закончился еще три года назад. Осматривая вверенное мне имущество обнаружил сухожаровой шкаф, сейф, гинекологическое кресло в разборном виде в упаковке, старое гинекологическое кресло и самое главное: два набора фельдшерский и акушерский, которые судя по всему пришли суда по нац.проекту. Пришли, но пользоваться ими никто не стал, а может быть и не успел, это еще предстояло выяснить. Воды на ФАПе не было, и, обходя деревушку с ведром, нашел башню, откуда брали воду большая часть населения, не имеющая колодцев. Набрав воды, брел по вечерней улице, обходя продукты жизнедеятельности коров, которых только что гнали с пастбища. Местные жители шарахались меня, как черта, как никак не местный и удивленно провожали взглядом. Наверное, до шести часов утра я шеркал полы и стены, жег на улице мусор в аккурат за ФАПом рядом с деревянным гнилым туалетом поход, в который можно ассоциировать с русской рулеткой: рухнет, не рухнет. Спал весь день на кушетке. Спал крепко и сладко до тех пор, пока в дверь не постучали. Голодный и злой как волк открываю и хвала Гиппократу – мать с отцом привезли пищу, телевизор и прочие вещи, чтоб не загнулся и не одичал в этой глухомани. Родители толи порадовались, то ли посочувствовали мне за чашкой чая – я так и не понял, но после того как установили антенну и настроили пару каналов пожелали удачи и быстро ретировались. Покушал я конечно от души, вновь оглядел свои владения, расставил все как мне нужно, определил: кухня, перевязочный, процедурный, кабинет приема, и кабинет якобы для беременных и детей, где стояли пеленальный стол и гинекологическое кресло (за ночь успел пересмотреть все карты, детей до года и беременных быть не должно, по крайней мере, я на это надеюсь) Покурив на улице вновь устроился на кушетке ФАПа и уснул. Проснулся рано утром, бегом два километра и я на автобусной остановке, в пути к старшей мед.сестре выпрашивать медикаменты. Она бедная меня явно не ожидала, но выслушав мои требования, согласовала с замом и выдала все, что я просил. Коробка оказалась не маленькой, и вновь пришлось просить родителей о перевозке. На следующий день я уже был в боевой готовности: чемодан забит до отказа, сейф наполовину забит, причем вторая половина это документация, с которой мне еще предстояло работать. Вдруг затрещал телефон, звонила бывшая зав. ФАПом, договорились, что она скоро подъедет и перепишет все на меня. Данная процедура у нас с ней заняла пятнадцать минут. Мило побеседовали с ней о работе, она дала несколько советов, жалостливо посмотрела на меня и просто сказала: «Держись». На том и распрощались. А в это время весть от бывшей санитарки о новом докторе облетела всю деревушку, все галдели и готовили список болячек. Гуляя по деревне со мною все здоровались, бабки кланялись в пояс, демонстрируя болевой синдром векового остеохондроза, мужики тянули руки, избитые работой в колхозе и изувеченные деформирующим остеоартрозом. Приятно. К вечеру я вновь курил на крыльце ФАПа, отмахивался от комаров, долбил себя по голяшкам. Вижу вдалеке компанию местных пацанов, человек так эдак пять насчитал. В руках у них явно не газировка и шли они прямо на меня. Ну, думаю, ругаться будем. Стою, курю, подходят, вежливо здороваются и рассаживаются по-турецки у калитки передо мной и начинают распивать кто водку, кто портвейн. Не забыли и мне предложить, но я, же доктор, пришлось отказаться, а зря. Хотелось же. Вот так и познакомился с первой партией пациентов, так сказать с гоп-компанией, один из которых обещался на следующий день прийти со своим геморроем, но по понятной причине не явился, что в общем то странно, ведь алкогольную интоксикацию еще никто не отменял. Дни тянулись медленно. Пациентов за неделю практически не было. Зашел один с зубной болью, получил таблетку парацетамола, и я его месяц не видел. Объяснил я ему что не стоит беспокоить доктора, на ночь глядя, с такими пустяками. Видать привык я за год работы санитаром на скорой к неотложке и прекрасно помню как мои нынешние братья – фельдшера относились к таким трусливым пациентам: вколют в пятую точку анальгина с фенозепамом, а для пущей злости еще и пару кубиков фуросемида, чтоб с одной стороны уснул наш обезболенный пациент, а с другой пусть плывет в дальние страны во сне капитан с мокрыми штанами. Пожалел я мужичка, отделался таблеткой. Однажды перебирая документы, обнаружил свою должностную инструкцию, где одним из обязательных пунктов были подворовые обходы хотя бы два раза в год. Долго думал и решил, что с утра пораньше этим и займусь, причем не так как гласит инструкция, а ежедневно. И бабки довольны и мне спокойнее за их здоровье. Проснулся с криками петухов. Коров еще не выгнали. Одеваю шорты, кроссовки старые на дырявый носок и бегом по сельским дорогам. Бегу, собаки лают, холодновато утром в конце июля, но народу на улицах практически нет, лишь бабка изувеченная остеохондрозом бодро волокет на себе флягу с водой. Заканчивая утреннею пробежку, увидел старую разбитую церковь, атеист я атеистом, но любопытство побороть не смог. Чуть ли не на цыпочках зашел в эту обитель и коленки задрожали. На стенах церкви были фрески святых, которые уже давно выцвели, но этим утром на солнце они предстали во всей красе. Было тихо и я, как будто слыша органную музыку, вращался вокруг своей оси, очарованный этой красотой. Вдруг увидел на стенах церкви рядом с фресками надписи: «Здесь были мы», числа, какие-то даты, рисунки и имена. Мне стало так больно и не по себе от этого вандализма, что я постарался по скорее покинуть это место. Закончил я пробежку той самой башней, где местные жители брали воду. Открыл кран и ледяной водой окатил себя с ног до головы, не жалея шорты и кроссовки. Довольный собой к восьми часам уже сидел в кабинете облаченный в белый халат в колпак набекрень и пил горячей крепкий сладкий чай, составляя план обхода. Сумку через плечо и я уже на улице. Эх, дал бы кто памяти, но фамилии практически не помню, но шел я к первой на очереди – к бабке Макаровне восьмидесяти трех лет, если не ошибаюсь. Собаки не было и я без особых препятствий, постучав в двери дома, вошел внутрь. Надо сказать о своем внешнем виде. Не знаю, как в других ФАПах делается, а я пошел в своей синей тужурке, с фонендоскопом через шею, сумкой через плечо и обязательно с блокнотом и ручкой в левом кармане и сигаретами в правом. Бабка встретила радостным оханьем и аханьем. Уж два года как она не видела врачей, и проблемы со здоровьем явно были. Беседовал минут тридцать без малого. Послушал, посмотрел. ХСН прогрессировала на лицо. Аускультативно выявил мерцательную аритмию постоянную форму, а таблеток никаких у божьего одуванчика я так и не нашел. Взяв ее на заметку в свой блокнот двинулся дальше, пообещав о скором визите.Обходя деревню насчитал семьдесят четыре человека, беременных не было, детей до года тоже не нашел, да и бог с ними. Последними были две сестры Туринцевы, дамы в возрасте, но ой какие хохотушки. Чего только стоила их фраза: «Чей бы бычок не скакал, телята все наши будут», которая вырвала из меня искренний смех. И за стол усадили и накормили, и чаем напоили после моего не посредственного опроса и осмотра. Антонина Лаврентьевна жаловалась на частые боли в животе. Осмотрел я голубушку, предположил, что в ее почтенном возрасте это, скорее всего обострение хронического холецистита, направил к хирургу, но из-за недоверия к тамошним врачам категорически отказалась ехать. Познакомился и с их родственницей – бывшей зав. ФАПом Марией Михайловной. Много лет проработала в мед.пункте и еще бы могла работать, да устала видать. Муж ее – родной брат Туринцевых, был после инсульта. Плохо ходил, и его часто атаковали гипертонические кризы. Жена его как могла справлялась, да только советские методы лечения это советские методы лечения. Если они в свое время помогали, то ныне они как мертвому припарка. Посоветовал регулярный прием эналаприла, индапа, глицина, винпоцетина, на этом и распрощались. Придя уже под вечер в свой дом-кабинет, заполнил документацию, сделал записи в карточках. На кухне нажарил картошки и теперь в воздухе вместо запаха медикаментов витал запах жареного лука. Употребив сковородку с кружкой молока и свежего деревенского хлеба, покурил на крыльце, и чтоб уж спалось крепко, достал из сейфа 50 мл этилового спирта, любезно оставленного мне бывшим доктором, разве это добро двадцаткой глюкозы и выпил все без всякой закуски. Уснул с блаженной улыбкой на лице. На следующий день заключил договор с аптекой о реализации медикаментов населению. Вернулся с города и стал спокойно распаковывать аптеку и раскладывать препараты на полке витрины. Вдруг смотрю в окно, летит парнишка лет так эдак семнадцати-восемнадцати. Глаза навыкате, подошвы дымят, и калитку пытается открыть в обратную сторону. Понял я, что что-то не ладное случилось. - Что случилось?- кричу с порога. - Там это… Там бабушке плохо. - Какой бабушке? Что плохо то? В сознании? - Не знаю. Пойдемте быстрей. Не знаю, хороший ответ. Ну что поделаешь, хватаю сумку, дверь на ключ и бегом за вызывающим. Вбегаю в квартиру а там бабка ,к которой я вчера не мог достучаться, лежит пластом и явно решил богу представится. Рядом две местные жительницы: Надя и Вера. Надя это хозяйка, с ней все ясно, а вот какого хутора у нее на кровати делает эта бабка и в гостях вера мне совершенно не понятно. Надежда любезнейше с дрожью в голосе объяснила, что сидели с Верой, пили чай. Пришла бабка, которая уже год как не ходит и дома лежит, смерть ожидает, пригласили за стол, угостили чаем, после чего бабка встала, ноги подкосились, и она попросила прилечь. Странно, однако, я почесал головушку, достал аппарат, измерил давление, и что и требовалось доказать-80\60. А бабке между прочим девяносто один год и такие показатели для нее явно не норма. Начинаю в словесном порядке пытать всех кто оказался рядом. Оказывается и боль в груди была сжимающая и раньше то такого не было, а чем болеет и во все не знают. Бросил мембрану фонендоскопа на грудь, а тоны то глухие, но ритмичные, ЧСС 60 насчитал в минуту. И вот чего же мне делать молодому да без ничего? Системы внутривенного капельного введения не предусмотрены, растворов тоже нет. А и ладно, сейчас полечу. Достаю все, что было у меня: глюкоза, физиологический раствор в ампулах. В общей сложности сто кубиков насчитал. Ввел все, что было, да мезатону полкубика подкожно поставил, жду подъема давления. Тем временем бегаю по квартире в поисках мобильной связи, которая здесь отродясь не водилась. Стоя на окне все ж поймал пару антеннок на дисплее телефона, дозвонился до родной скорой. -Здравствуйте, заведующий фельдшерско-акушерским пунктом села Макарьевское. У меня тут бабка девяноста одного года, подозрение на инфаркт миокарда, осложненный кардиогенным шоком, давление 80/60, не поднимается, прошу помощи. Дали мне совет как поступить в данной ситуации, но принимать вызов оказались, сославшись на возраст, длительное расстояние и на то, что к бабке смерть пришла. Эх, не понял я тогда родимую 03. Как так? Почему отказали? Почему? Все это я пойму намного позже, когда сам хлебну скоропомощной жизни, а пока все было в моих руках и жизнь этой бедной дряхлой старушки. Очередной раз измеряю давление-100/70. О, оживает! От радости аж подпрыгнул, рванул на ФАП за остатками растворов, закинув бабке под язык 0,5 нитроглицерину и крикнув в ухо ей, чтоб не смела отдавать концы. Через пять минут я снова ковырял в локтевом сгибе бабки в поисках вены. Старушка кряхтела, что-то пыталась сказать, но я ее не слышал, натягивая жиденькую венку на иглу от двухкубовика. Введя четыре кубика анальгина и кубик димедрола в вену, все запасы растворов в ампулах перемерил давление-90/60 - держится и выше не идет. Тьфу ты, черт тебя побери! Отыскал в сумке кофеин, кордиамин, набрал в разные шприцы и снова стал колоть. На последней инъекции бабка закричала благим матом, слезно просила оставить ее в покое и дать ей умереть, но поперешность моя не давала мне сил на это. Закончив колоть, решил пусть бабка полежит и отдохнет часик, а там видно будет. Запихав ей в рот порошок ацетилсалициловой кислоты, я покинул душную комнату. Отходя от постели больной, заметил напротив себя девушку двадцати лет. Она стеснительно пригласила меня за стол, где мама ее-многопочтеннейшая Надя наварила борщей и напекла пирогов. Голод не тетка и я уже через несколько минут поглощал все эти вкусности под очарованные взгляды той девушки и тети Нади. Оказалось, что девушку зовут Леной, что она студентка фармацевтического отделения. Около часа ночи вновь потревожил бабку, измерил давление-120/80. Жить будет подумал я, попрощался со всеми и сказал чтоб к утру меня встречали. Всю ночь ворочался как на иголках. Всего две девушки в селе, да с природой не поспоришь. Она была внучкой Марии Михайловны, и в ее семнадцать лет ждать удовлетворения моих потребностей не стоило, поэтому решил навещать бабку с инфарктом каждый день, в надежде со студенткой погулять. И вот оно раннее утро и снова после очередной пробежки бегу к своей больной. Меня встречают тепло чаем и ведут к старушке. Она раздавленная по дивану улыбается мне, бодрым голосом говорит: -Доброе утро мой спаситель! -Чего уж там,- покраснел я. -Мне сегодня так хорошо спалось доктор… -И, слава богу, слава богу бабка, тебе умирать рано, мы еще с тобой по ягоды пойдем, да носков мне навяжешь полкилометра. Бабка засмеялась и, кивнув головой, согласилась. Давление на удивление держалось стойко 120/80. Дав рекомендации о постельном режиме и постоянном приеме аспирина, я поспешил к остальным пациентам. На днях привезли госпожу Аристову с районного центра. Когда то у нее была операция на ноге, а что с ней было мне до сих пор неизвестно. В общем, открылся у женщины свищ на правой голени – дыра, из которой торчали обрывки гнилой ткани. Хирург велел ей делать перевязки после предварительной обработке раствором перекиси водорода с мазью левомеколь. Чем я, собственно говоря, и занимался, ежедневно обходя деревушку. Два месяца уже без малого прожил я на ФАПе. Приезжал глава местной администрации, выдал мне квартиру на две комнаты с печным отоплением, огородом на 5 соток и постройками в виде сараев. В одной из комнат стоял старый диван, оставленный бывшим хозяином, на котором я спал все свободное время, отбиваясь от тараканов. За это время студентка уехала учиться, которую я так и не успел поцеловать, ну не умела она. Внучка Марии Михайловны тоже уехала и из молодежи осталась та самая гоп-компания, которая вечерами отиралась у окна местной коммерсантки, торгующей паленой водкой и портвейном. Вскоре, дабы не пропадать совсем в этом колхозе, зам.главного решила отправить меня в командировку во Владивосток, цель которой заключалась в сопровождении группы детей из лагеря до Кургана. Ну, разве откажешься? Пять суток в пути и все время пьяный. А чего ж мне еще делать на плацкарте? Знакомство с попутчиком – бывшим ментом и двумя дамами – матерью и дочкой скрасили наше скучное путешествие. Мент принялся ухаживать за мамой, а я, прячась от последней, в серьез засасывал напротив туалета ее дочку, но обойдемся без подробностей. В «Океане», так назывался этот детский центр, я был всего трое суток. В местной общаге под гитару и массу алкоголя пьянствовал с врачами и учителями со всей матушки России. После чего загнав табун подростков в вагон, отправились обратно. И что вы думаете? Пили! Конечно, пили! Мягко говоря бухали! Да! Вот такая у нас ныне молодежь – семнадцать лет и взрослые. Запретишь – спрячутся и нажрутся как свиньи, а тут хоть под присмотром старшего. Семнадцать лет почти не дети. А как все начиналось… Увидел что один из детей вышел в тамбур покурить, я за ним. Не стал я выбивать из его рук сигарету и кричать, что это плохо, не хорошо, просто спросил : Кто среди вас главный? А главный стоял как раз таки передо мной. Славился как смотрящий. Вот и пояснил я этому смотрящему, что прятаться нет смысла и что за то, если я их обнаружу в состоянии алкогольного опьянения, ссажу с поезда, и их основной сопровождающий не посмеет мне воспрепятствовать. Он меня ясно понял, и мы покурив, заняли свои места согласно купленным билетам. Примерно в полночь, выйдя покурить, застал компанию своих семнадцатилетних сорванцов в тамбуре докуривающих пачку «Кента». Увидя меня они перепугались, бросили свои окурки на пол и стали ждать продолжения. Но как такового продолжения не было. Я спросил: «Пьете?», на что они ответили: «Нет, ведь вы же запретили». У меня было такое пакостное настроение, что я спросил: «А есть че?», на что один из них расстегнул рюкзак и передо мной открылся вид на пять бутылок водки и трехлитровую банку красной икры. Я выронил сигарету от увиденного, и, сказав, что скоро к ним подойду, мы разбежались. Все дни в пути, мы пьянствовали, периодически я выходил на станциях и покупал водку на деньги, собранные смотрящим. Подъезжая к Кургану, все дети прощались со мной как с национальным героем, забывая приветствовать встречающих их родителей. Это не забываемое зрелище. Не долго длилось счастье и снова я на ФАПе. Макаровна перестала пить таблетки, перевязки Аристовой делались дочерью ненадлежащим образом, за то бабка моя с инфарктом уже бегала по кухни и вечерами с Надеждой играла в карты. Холодно августовским утром как в июле. Сдурела погода, но волков бояться, в лес не ходить. Работать надо! Снова собрал свой чемодан, бросил через плечо и лязгая по лужам двинулся в путь по домам. Захожу к госпоже Аристовой. Дверь открыла ее дочь. Пробираясь сквозь бутылки и окурки дочери наконец то таки добрался до больной. Лежит пышная дама на диване. Пролежни уж на ягодицах, бинт с ноги видно уж два дня как не меняли. Пьянствует дочка. Аккуратно ножницами перерезаю сплетение грязного бинта, больная жалуется на боль внутри ноги уже в течение недели. Обнажив рану, лицезрел еще четыре, уже новые, и с которых при надавливании истекала желто-соломенная вязкая жидкость. Мухи со всего дома оккупировали рану, пришлось просить саму пациентку о помощи, пусть руками машет. Остеомиелит был красивейший. Вот до чего доводит беспечность горе родственников. Ради очередной стопки водки дочь пожертвовала ногой матери. Обрабатываю раны, накладываю повязки и сообщаю, что завтра ей предстоит поездка в районный центр, в больницу. О том, что она потеряет ногу, я промолчал. Это кредо хирурга. Ночью уже сам сидел на гинекологическом кресле у себя на ФАПе. Держал вытянутой рукой телефон, ибо только в таком положении и именно в этом чудо-кресле, глядя в окно, ловится связь МТС. На окне стояла бутылка водки и стакан. Скучно, тоскливо сельскому доктору ночами и не спится во все. В небе звезды то падают, то появляются совершенно новые, собаки лают вдалеке. И ничего. Все по - старому. Эх, как же все это надоело… До пив очередной стакан горькой решил топать домой, где какая никакая есть постель хоть и с двуехвостками, да привык уж я к их ползанью на спине. Хотел уж было повернуть ключ в замке ФАПа, как услышал трек телефона. Звонила Макаровна и хрипящем голосом срочно просила прийти. Ну, думаю, доигралась. Ведь предупреждал же, что регулярно нужно пить метопролол и дигоксин. Вот эть вредная! Через пять минут я уже вошел в ее комнату. Она, сидя на диване, пыталась откашлять пену изнутри, но от одышки не могла этого сделать да и объяснить что с ней случилось тоже. Давление намерил 270/120, ЧСС 180/мин., тоны сердца ясные и как всегда неритмичные. Эх ты седая голова, подумал я, набросил ей на руку жгут венозный, затянул. Набрал в разные шприцы фуросемид, спирт, дигоксин на воде, коргликон и ввел все по-порядочку в вену. Вызвал скорую, объяснив что так мол и так, бабка восьмидесяти лет, мерцательная аритмия, постоянная форма, пароксизм фибрилляции предсердий по типу мерцания, тахисистолическая форма, гипертонический криз, осложненный отеком легких, нужна помощь. Диспетчер, взяв данные больной, отправила ко мне бригаду. Скорая ехала не долго и уже через пятнадцать минут были на месте. Общими усилиями вытащили бабку с того света, но как мы и предполагали, наотрез отказалась от транспортировки в стационар, несмотря на наши упорные уговоры и запугивания. Ну, наше дело предложить, ваше дело отказаться. Проводил скорую, а сам на боковую и спать. И так день за днем, неделя за неделей. Надоело все до смерти! Ничего нового и каждый раз одна и та же схема: зарплата в восемь тысяч - местная коммерсантка – водка и закуска – спать. Однажды вновь вызвав на себя скорую для транспортировки мальчика в приемный покой с подозрением на аппендицит, приехала женщина с доброй улыбкой. Уже с порога я почувствовал всю ее важность. Она лично осмотрела сорванца, и не увидела симптомов острого живота, но я настоял на своем, описал ей и Ровзинга, и Ситковского, и еще каких странных мужиков, после чего она просто согласилась увезти малого на консультацию к хирургу. Ловко прыгая в машину, она спросила, почему я не на скорой. Я объяснил, что мест нет, что забросили меня в эту глухомань и забыли, на что она громко рассмеялась и обещала забрать меня к себе. И, что вы думаете, спустя трое суток звонит сама зам.главного и просит подъехать к ней с вопросом о моем переводе на скорую. Черт возьми!!! Ну какие тут могут быть вопросы? Да! Да! И еще раз да! Вечером чудом дозвонилась до меня и сама Надежда Ивановна - старший фельдшер скорой. Просила быстрее приезжать, забрать форму на стирку, да и ознакомится с отделением и работой. От счастья аж коленки подкосились, я шлепнулся с гинекологического кресла, поднялся до небес, ухватил Христа за бороду и им благословленный вернулся на землю. Спец.одежду принимал на руки бережно, как нечто драгоценное, подписывал заявление и другие бумажки. Договорился со старшей что приду покататься, вспомнить так сказать любимую работу. Получив добро довольный умчался домой, надо было решить вопрос о проживании. Голову ломать не пришлось. Одна из бабушек – сестер Туринцевых на зиму всегда уезжала в город, где у нее двушка на втором этаже. В соседях у нее были цыгане, и она ой как их боялась, что сама предложила проживание с ней. И вот он долгожданный момент. Оставив бабушку Туринцеву одну дома с ее страхами я в подмышку с формой отправился на скорую, где как раз попал в смену старшей, с ней и предполагал гонять по вызовам. Так, собственно говоря, и вышло. Не помню, кто еще был в смену со старшей, но коллеги приняли меня тепло и часто звали с собой за стол попить чаю, не просто обыденного и привычного всем напитка, а именно скоропомощного чая, вкус которого не передать словами. Горячий, сладкий, с легкой крепостью он бодрил дух и объединял всех добротой. Раздавались звуки телефонных аппаратов на скорой их было два, диспетчер как мог отделывался советами от пустяковых вызовов и быстро заполнял карту вызова если что-то серьезное. Так было и в этот раз. Ребенок маленький и глупый запихал себе в нос деталь от знаменитого горе-конструктора лего и мать ребенка крича и взывая о помощи судорожно диктовала адрес. Надежда Ивановна подмигнула мне и это был намек что настал мой черед спасать. Взяв с собой анатомический пинцет, уже через семь минут мы были на месте. Ребенок рыдал. То ли от страха перед докторами то ли от боли то ли от того что мать верещала как потерпевшая я и не стал вдаваться в подробности. Старшая сделав пару попыток достать пинцетом деталь из носа, бережно передала эту миссию мне, сославшись на плохое зрение, во что мне верится с трудом. Не раз она замечала фельдшеров, находящихся в состоянии глубокой алкогольной интоксикации, а так же знала и видела все, что происходит в не многочисленном коллективе. Наш коллектив – это группа людей, состоящих из фельдшеров, диспетчеров и водителей. Все аккуратно старшей распределены по сменам. В смену на двенадцать часов всегда пять человек: диспетчер, два фельдшера и два водителя. Держа за голову ребенка и извлекая из носовой пазухи пластмассовую деталь я успел задать матери кучу вопросов. За этим естественно наблюдала старшая. Дав пару добрых советов мы покинули эту квартиру и спустя какое-то время после заправки были в отделении. Времени уже было двенадцать ночи, а спать не хотелось, я нервно курил в гараже, где обычно отдыхали водители, ожидая очередной вызов. Ночь прошла спокойно. Ушел я вместе со сменой в половину восьмого, пообещав, что приду снова в ночь. Засыпая, я не заметил как проснулась Антонина Лаврентьевна, как напекла она гору блинов, как до смены в ночь оставалось каких-то жалких пару часов. Уплетая блины один за другим с особым интересом слушал хозяйку о ее жизни в годы страшной войны. Рассказывала она о том как с сестрой воровали с полей мерзлую картошку, выцарапывая ее из обледенелой земли руками, о том как их ловили надзиратели и долго лупили хлыстом. Всю жизнь свою раскрыла мне хозяйка. Я задал ей пару вопросов о церкви в Макарьевке. Мне никак не давали покоя те старые развалины и необычайно красивые фрески с ликами святых. Создавалось какое-то противостояние в голове как каска солдата и бабочка на ней. Оказалось, что те, кто писал и рисовал на стенах святыни, прожили недолгую и мучительную жизнь. Страшно и страшно интересно было слушать старую добрую хозяюшку, да времени уж было половина восьмого, и я спешил навстречу холодной октябрьской скоропомощной ночи, полной скорости, глупых и трусливых пациентов, реально больных с острой патологией и ложных вызовов. Фельдшера уже вовсю гремели ампулами в диспетчерской. Я поприветствовал всех и молча уселся за кружкой чая листать книгу стандартов оказания помощи. Да хоть ты наизусть заучи содержание этой книги, все равно лечить будешь так как можешь, а вот карты описывать придется так как требует нач.мед. Все равно нужной аппаратуры на скорой у нас не было, но медикаментов было хоть отбавляй. Два ЭКГшника красовались в шкафу и ими явно никто не пользовался. Не требовали в те времена ни от кого читать пленку и описывать. Если видишь на лице больного инфаркт, снял пленку, лицезрел знаменитую кошачью спинку, полечил как надо и вези пациента с маячками пока живой, ибо дефибриллятора не было, а при фибрилляции его заменял старый добрый кулак, помощь которого в подобной ситуации для меня была весьма сомнительной. Стукнуло двенадцать ночи и поперли вызова. Я с Дусей остался в диспетчерской, где Иринка как могла отбивалась от пенсионерок, жаждущих очередной дозы дибазола на ночь глядя и невростеничек у которых сердце то бьется, то не бьется. Вдруг поступил вызов на трассу. Легковушка слетела с дороги, пять пострадавших. Крикнув водителя, уже летели на ДТП. Дуся сидела в кабине уазика проклиная погоду и наши дороги, я молча в салоне натягивал перчатки, распределял их по рукам. Вдалеке уже видел аварийки машин, пожарных и спасателей, копошащихся у обочины, где валялась искореженная груда металла. Выскочив из салона, бросился вытаскивать носилки, но услышав из толпы, что в машине ребенок бросил все рванул к автомобилю. Бедняжка сидела на заднем сидении справа и уже не дышала. Двери открыть было невозможно и мне пришлось разбивать стекло, обращаясь в толпу в поисках ножа. Ловко перерезав ремни, аккуратно подал девочку спасателю и приказал нести в карету. Я и не заметил, как подъехала наша газель и Санька, поэтому передав оставшихся ему, бросился в салон. Девочка не дышала, видимых повреждений не обнаружил. Дуся, посмотрев мне в глаза сочувствующем голосом сказала, что она мертва. Мне не хотелось в это верить. Как же так? Ей же всего шесть лет! -Дуся! - сказал я - Давай хотя бы попытаемся. Она кивнула головой и началось: адреналин, атропин набирает, я, не теряя времени на поиски амбушки делаю два неглубоких вдоха ей в рот и начинаю качать. Вен не было, колоть пришлось под язык. Я вдыхаю вновь и вновь, но желудок девочки был настолько переполнен, что все рвотные массы с каждым ее пассивным выдохом попадали мне в рот. Сплевывая на пол, я продолжал реанимировать. Санька, закончив с остальными, заскочил к нам, увидел, что я вентиляцию делаю напрямую, собрал амбушку и сунул мне. Спустя час мы были у приемного покоя, где нас встречал реаниматолог. Там и констатировали биологическую смерть. Прополоскав рот спиртом, я нервно курил в тамбуре больницы. Санька привез двух женщин в тяжелом состоянии и сразу их подняли в реанимацию. Двух остальных, сидящих спереди он не нашел. Диспетчер вновь отправила его обратно, где объявился водитель с женой – родной сестрой погибшей девочки. Я поехал с ним и мы быстро их отыскали. У обоих диагностировали сотрясение головного мозга легкой степени тяжести и обезболив повезли в приемник. Труп девочки лежал на каталке рядом со стеной слева в аккурат на пути в приемной покой. Санька вел водителя, а я сестру девочки, которая уже догадалась что тело накрытое белой простыней это ее родная кровь, но как могла держалась. Закончили смену очередным вызовом к частой клиентке. На этот раз ей показалось, что у нее высокое давление. Выслушали нудную историю о том как она прошла всех врачей в области, показала два ящика препаратов которые ей никак не помогают. Измерили ей давление-110/70. Можно в космос лететь, да только после этих слов у нее вдруг заболели ноги, онемела рука и глаз стал дергаться. Ну вот как быть с такими пациентами? Как? Объяснили в сотый раз, что лечение мы не назначаем, что этим занимается поликлиника, что скорая оказывает экстренную медицинскую помощь при состояниях непосредственно угрожающих жизни и здоровью населения. Ввели подкожно фенозепаму и исчезли. Незачем тратить время на бесполезные разговоры в шесть часов утра. Вскоре Антонина Лаврентьевна тонко намекнула мне, что жить со мной устала. Я не стал выяснять причину и обратился за помощью к старшему и она выбила мне комнату в больнице под роддомом. Нет нет я все же забегал к бабушке Туринцевой в гости, справлялся о ее здоровье. Последнее время ее боли в животе становились нестерпимыми. Я все же уговорил ее сходить в поликлинику и получив лечение своего холецистопанкреатита, она ежедневно звонила на скорую и просила меня поставить ей укольчик. Через пару месяцев она вызвала скорую, я приехал к ней. Нашел пневмонию и опять таки посоветовал вызвать с утра терапевта на дом. Везти ее в больницу не было смысла, ибо ее точно никто не положит, да и сама она наотрез отказывалась. Ну вызвала она доктора с утра, назначили ей лечение бронхита, а лучше ей не становилось. Однажды заехав к ней на обед она со скорбью в глазах рассказала мне что все ее родственники умирали от онкологии, утверждала, что и сама уйдет к богу с подобной болячкой. Я отругал старушку за дурные мысли, пожелал ей крепкого здоровья, поблагодарил за вкусный обед и вновь помчался по вызовам. Работал я тогда на две ставки и что такое усталость не знал. Ну какая может быть усталость в двадцать два года? Отстояв смену спешил к одной дамочке на встречу, а уж потом без сил возвращался в свою комнату под роддомом, пробираясь на цыпочках мимо каморки реаниматолога и крепко засыпал под крики рожениц, проклинающих своих мужей. Просыпаясь вновь спешил на скорую, где встречали меня водители радостным: -О, ты опять здесь? Пили чай, курили, обсуждали мизерные зарплаты, но уходить со скорой никто не хотел. Скорая – это наркотик, хлебнув который уже точно никогда не спрыгнешь. Это не работа, это образ жизни. Собрав все сплетни меня отправили на повторны вызов к бабке по поводу одышки. Сегодня утром у нее была Дуся, поставила ей эуфиллин, фуросемид да и оставила с миром. Видать легче бабке не стало. Приезжаю, захожу в дом, где встретила меня ее внучка. Бабка сидя на диване хрипела и что то шептала синими губами. Сегодня был терапевт и лечил ее от бронхита. На столе валялись таблетки эуфиллина, бромбексина, теопек и еще чего-то, я уж и не помню. Давление было 170/100. Сняв кардиограмму обнаружил наджелудочковую тахикардию. Дал кислород и медленно вводил кордарон по вене. После введения всей дозы она вдруг закатила глаза и поползла по стене. Я крикнул ее внучке, чтоб звала водителя с амбушкой, а сам уже во всю качал треща ребрами старушки. Но сегодня один в поле не воин и бабушка конечно умерла. Вызвали полицию, я очередной раз выразил соболезнования собравшейся семье и покинул дом. Снова курил в машине и матерился. Что ж все смерти липнут на меня? И ведь делаешь все как полагается. Да, один в поле сегодня не воин! Водитель молча вез меня на базу. Описывая очередную карту вызова я и не заметил как смена подошла к концу. Водители уехали меняться, переодевались фельдшера. Без настроения и подавленный зашел в магазин, взял бутылку горькой и потопал к себе в комнату. Приходилось ли вам когда – нибудь выпивать вместе с невропатологом? О, это надо сказать, не просто пьянка, а интереснейшие разговоры, споры с кучей случаев из жизни. Этого доктора я знал по работе. Он всегда был дежурным врачом в нашу смену и поэтому мы часто пересекались. Десятками минут спорили в приемном покое о больном. Я утверждал что инсульт привез, а он никак не хотел принимать пациента, утверждал что мест нет и что к старикам уж смерть пришла, а я такой сякой и наивный везу все что вызывает подозрение. Он хитрый, а я вредный, вот и брал он их к себе в отделение скрипя зубами. Я допивал уже бутылку у себя в комнате как в дверь постучали. Я открыл дверь, а там он, стоит, улыбается. Предложил ему выпить, но он замялся, говорил что дежурный сегодня, но обещался зайти минут через двадцать. Время вышло, а его все так и не было. Допивать я не стал и увалился на койку разглядывать звезды в окне под вопли роженицы, в которых разобрал, что мужа к себе она больше не подпустит. -Фельдшерюга! Ты спишь? - услышал я. -Конечно нет доктор, вас жду. Соскочив с постели, включил свет, открыл дверь. С блаженной улыбкой на лице на пороге стоял доктор. В руках его были бутылка коньяка из его запасов и банка сока. До трех ночи мы с ним вели задушевные беседы, спорили, смеялись. А на утро я на ногах, с перегаром снова на работе. Время на скорой летит не заметно. Одно и то же это не для нас. Через неделю земля уже покрылась толстым слоем снега и скорочи принялись собирать всех пьяных и замерзших с улиц города и сдавать в приемник под крики и маты мед.сестер. А нам то что, у нас приказ. Вот и возим все что найдем. Покуривая в машине и ежась от холода, уже строил планы на новый год. Решил, что этот праздник я проведу на скорой. Так и вышло. Старший фельдшер с радостью отдала мне свою смену и я, заступив тридцать первого декабря в ночь, уже гонял по домам, обслуживая пьяных и битых клиентов. То нож в бедро воткнут товарищу, то бутылку об голову разобьют, то еще чего. До курантов уже был как выжатый лимон. Но после дремотной речи президента и трех бокалов шампанского вновь был как огурчик и летел на очередную травму. Бабка в одном селе, перебрав с водочкой, шлепнулась на левую руку и получила привычный вывих головки плечевой кости. Намертво наложив ей шину везли в приемник, где мед.сестры были уже на веселее и приняли бабку с почестями, не сказав мне дурного слова вдогонку. Я аж удивился. С каждым днем все больше и больше задумывался о своем будущем. Один я на восемь тысяч рублей вроде выживаю, а если женюсь? Сдохнем с голоду и все тут. А женитьбе думать себе запрещал, да и должной кандидатуры не было, поэтому в конце апреля и весь май гулял как мог, работал как умел. Многое изменилось с тех пор как устроился на скорую. Не сколько водителей ушли в дальнобойщики, вернулся Леха - фельдшер с севера некогда работающий у нас, Женька с отпуска вышел на работу. Одной скоропомощной семьей отпраздновали день фельдшера. Я, почти постоянно закрепился на газели, которой ловко управлял Илюха, и теперь вместе с ним пугали улицы города сиреной и мигалкой, доставляя очередного клиента с инфарктом. После обеда валялся в комнате водителей и переписывался со своей будущей женой. А как все начиналось… Отправили меня в Курган на повышение квалификации. И чего мне было повышать? Я ж вот только с колледжа. Вот и гулял и отдыхал в родном городе. Там же познакомился с девушкой, раз пришел к ней в гости, два… И теперь она будущая жена, а тридцатого июня свадьба. Сняли мы с ней квартиру и выживали как могли. После обеда диспетчер разбудила меня и отправила на укус пчелы. Я как нутром чувствовал, что это не к добру, поэтому попросил водителя включить сирену и лететь как черт от ладана. Укушенный сидел во дворе своего дома. Мужик пятидесяти лет жаловался на одышку и слабость. Давление было у него 120/80 при рабочем 130/80 и я решил, что пусть дойдет родной до салона сам, а там уж полечу. Упал он у меня рядом с носилками. Водитель сразу бросился качать, я вошел в вену, и доза за дозой вводил адреналин, успевая при этом звонить диспетчеру и работать амбушкой. Через пять минут подъехала Света. Уже втроем мы потели над мужиком. Умер, конечно. На вскрытии был инфаркт миокарда, как следствие аллергической реакции. Люди в городе гудели, что на скорой не было супрастина, поэтому и умер. Но разве ж им объяснишь? Все гормоны ушли на больного и весь адреналин. Долго я винил себя за эту смерть, потом встретил невропатолога и патологоанатома, они то меня и успокоили. Много случаев повидал и протащил на своей шкуре, боль каждого из них вырывала частицу меня из сердца. Среди боли и отчаяния в нашей работе были и случаи полные радости и веселья. Однажды отправили в далекую деревню на вызов к беременной на сроке сорок недель. Встретить нас должны были по пути в деревушку фельдшер ФАПа. Взяв с собой родовый чемодан, мы с Илюхой покуривая в кабине, уже разгоняли по дороге проезжающие автомобили сиреной, громко хором пели песни, я шутил, что сейчас будем роды принимать. Илья хохотал, но газу все же прибавил. На сорок пятом километре нас тормознула легковушка. Из нее то и вывела заведущая ФАПом виновницу торжества, объяснив, что роды вторые и что воды отошли. Я усадил красавицу в карету и предупредил, что если станет невмоготу, пусть стучит в окно между кабиной и салоном. Судя по крикам в пути, я насчитал две схватки за десять минут. Илюха с серьезным лицом уже и петь перестал и держал на спидометре сто двадцать. После очередного крика голубушка постучала в окно, и я попросил Илюху остановиться. Уложил роженицу на кушетку и погнали дальше. Я уже краем глаза косился на родовый чемодан, который решил открыть после ее страшных криков. - Аааа! Он лезет из меня. Я незамедлительно стянул с красавицы штаны и трусы, раздвинул ноги и крикнул Илье, чтоб остановился. Распечатав родовый пакет, я успел лишь надеть ей бахилы и колпак, да смазать промежность йодом. Еще один крик и малыш выскочил из родовых путей, как пуля с обвитием пуповины на шее. Быстро рукой освободил ребенка от петли. -Илюха, давай грушевидный баллон. -Чего? -Тьфу ты, клизму давай. Странно, но сказав про клизму он, верно, подал мне грушевидный баллон. Отсосав слизь из ротовой полости и носа ребенка, маленький громко закричал, чему я очень обрадовался. Приказал мамаше расстегнуть свой халат, и положил малыша к ее груди. В салоне стоял стойкий запах спирта, я щедро поливал этим добром руки водителя. Мы вдвоем стояли облаченные в перчатки у этого чуда. Мамаша в бахилах на раздвинутых ногах и в шапке на макушке держала укутанного ребенка у себя на груди. Я скомандовал Илюхе достать кравтпакет с инструментами и одноразовую скобу Роговина. Несколько раз, обработав пуповину, предложил между зажимами перерезать ее водителю. Илья, скривя губы, отказался. Я с улыбкой на лице наложил скобу, перерезал, и снова укутав ребенка, положил его на грудь матери. От вида отделяемого мною последа водитель выскочил из машины с обещаниями об увольнении. Закончив с мамашей, проверил состояние ребенка и двинулись дальше. С появлением связи попросил диспетчера чтоб в род.доме встречали. Встретили меня конечно радостно, как никак их работу выполнил, шутливо приглашали к себе на работу. Врач, отведя меня в сторонку, просил чтоб я не описывал роды в карте вызова, ибо денег я за это все равно не получу, а им выплатят. Обещал мне определенную сумму за это, но денег я от него так и не дождался. Обидно. Однажды мне позвонили и сообщили, что бабушка Туринцева умерла. На вскрытии обнаружили рак поджелудочной железы с отдаленными метастазами. Вот так вот. Как предсказала, так и случилось. Хирург лечил холецистопанкреатит, терапевт бронхит, а про онкологию никто и не подумал. В России лечат нас от одного, а умираем мы совсем от другого. Не затейливый анекдот оказался реальностью. Схоронили бабку в Макарьевке. Я тоже был на похоронах, ожидал, что на меня свалится шквал гнева, но вместо этого меня встречали как героя. Нового фельдшера им так и не прислали, а мои похождения в борьбе с их болячками они помнят до сих пор. Приятно, но от этого легче мне не стало. Люди умирали и скорочи как могли, имея самый минимум диагностической аппаратуры, пытались вытащить очередного больного с того света. Если в больших городах больницы были дисциплинированы, то наша оставляла желать лучшего. Врачей в приемном покое приходилось ждать десятками минут, а те в свою очередь либо спали дома, либо утопали ласках любовниках и любовниц. Бардак, чего уж говорить. Не однократно я просил старшую, чтоб она выбила из главного врача дефибриллятор, новые амбушки и ларингеальные маски, но тот все жаловался, что денег нет. Вот и гоняли по одному без нечего и лечили практически словами. Не однократно нападали не адекватные пациенты на фельдшеров женского пола. Просили мы у главного бригады из двух фельдшеров, но опять таки денег нет. От безысходности и очередных не спасенных жизней опускались руки. Когда то и самостоятельно справишься с инфарктом миокарда, вытащить больного с того света, достав его с автомобиля, попавшего в ДТП, а в иной раз и хронического больного спасти в одиночку не удается, а всему виной этот бардак. После свадьбы я вынужден был отправиться на поиски лучшей доли. Я прятал слезы, прощаясь с коллегами, уходя в безызвестность, но новую семью прокормить на такую зарплату было не возможно. Сейчас, я находясь на скорой совершенно другого города, в полной бригаде и с аппаратурой, которую я видел только на картинках, постоянно вспоминаю о тех, которые не всегда в поле воины.

---

Комментарии