Фельдшер Слава Шутов сидел в кресле, в одном из двух, находящихся рядом с оперативным отделом станции скорой медицинской помощи. Сидел молча, положив руки на подлокотники кресла, и о чем-то думал, поднимая глаза то вверх, то вниз. Вскоре, плюнув на пол, – то ли сам вспомнил, то ли намекнул кто, – уселся за стол и принялся искать тот самый журнал, который накануне положил зам. главного врача. На столе для написания карт вызовов, записи их в журнал вызовов, активов, передачи в СЭС, в полицию, в отдел опеки и попечительства, беспорядочно валялись журналы с засаленными краями. Журнал лежал на краю стола. В нем он отметил, что температура его тела чуть выше комнатной, что понос его миновал, что золотые кольца с каждого пальца снял. (Интересно, откуда этим кольцам взяться, если денег едва хватает на сигареты.) Но это формальность, которую требуется соблюдать, приходя на смену. Такова уж наша работа. Пять минут лечишь, двадцать пять минут пишешь. Все покорно писали, писал и Слава Шутов, скрипя зубами. До пересменки оставалось целых тридцать минут. Слава имел добрую привычку прийти за час до смены, чтобы спокойно переодеться, нацепить на тело василькового цвета робу, сделать пару огромных глотков крепкого кофе, а потом спокойно сидеть в гараже и курить. И он курил, жадно глотая горький дым «Петра восьмерки» и нервно перебирая пальцами деревянные четки. Многие находили в этом занятии нечто блатное, девиантное. Мало кто знал, что при помощи этой деревянной побрякушки он тренировал пальцы, думал, строил логические цепочки, копаясь в патогенезе очередного неотложного состояния.

Утро, как обычно, выдалось холодным, мокрым, серым. Наверное, в других городах весной солнце, но не в этом мегаполисе. Гараж уже перестали закрывать, и кареты одна за другой быстро влетали в помещение, гремя содержимым старых салонов. Водители ругались матом, проклиная докторишек и вызовы, ведь на станцию возвращались без пяти девять, а им еще мыть машину. Фельдшеры и врачи в долгу не оставались, крыли матом все, что попадалось под руки, перетаскивали имущество, обрабатывали укладки едкой жидкостью, списывали наркотики. Вся эта суета была сопоставима с рынком, на котором продавцы пытались перекричать друг друга, зазывая покупателя.

Слава докурил вторую сигарету, как в гараж въехала карета, у бригады которой он и принимал смену. Бодро приветствуя братьев по рати, он сам перегружал имущество в другую машину, предоставив возможность уходящей смене списать «коробочку» да ополоснуть укладку. Распихав имущество по углам салона, проверил объем кислорода в баллоне, растворы, системы. Представил возможные ситуации, оценил обстановку. Еще раз убедился, что все хорошо, поспешил в амбулаторию получать под роспись наркотики. Чемодан, отмытый от крови, принял свой должный рыжий цвет. Шприцев и бинтов было достаточно, ампулы аккуратно составлены, манжета тонометра как всегда в два раза больше обычной, ну вроде всего хватает. Слава успел унести укладку в салон, как тут же матюгальник объявил номер его бригады.

– Вы что там совсем охренели что ли? Дайте смену хоть раз по-человечески принять! – орал на всю подстанцию Слава Шутов, смеялся и грозил запустить увесистым пакетом с бинтами в окно оперативного отдела.

Он не был любителем завязывать конфликт, он просто всегда улыбался, шутил и был весел да приветлив, но если злился, то под руку ему лучше не попадаться. Диспетчеры это знали, поэтому передали вызов другой подстанции, дав возможность Славе полностью укомплектоваться, протереть все поверхности в салоне, покрытые односменной пылью, собрать с углов закатившиеся иглы. Работал он не первый день и прекрасно знал, что в любой момент в машину может сунуться главная медсестра в поисках пыли и просроченных упаковок, дабы лишить в последующем нерадивого работника всех премий. Никто не знал, зачем ей это было нужно, но задавать излишние вопросы начальству равносильно хождению по лезвию скальпеля брюшистого. Смущал Славу и тот факт, что некоторые коллеги имели свойство сливать даже случайно допустившего ошибку работника главной медсестре путем изысканного написания докладной. Сам Слава не смел делать доносы начальству. Как он сам и говорил, это противоречит его принципам.

Его водитель уже принял смену и громко гоготал, сидя с остальными водителями на скамье, пил горячую жижу из термоса и изредка косился на своего докторишку, который уже сидел в кабине и выкладывал стопку из карт на панель. Потому она и была столь толстой ведь Слава знал работу диспетчеров и понимал, что вместо должных двенадцати часов они убьют тринадцать, четырнадцать, а то и больше. Одна за другой из гаража выскакивали битые газели, отправленные диспетчером невесть куда, невесть зачем и невесть надолго ли. В одной кабине фельдшер и врач, в другой два фельдшера, в третьей два фельдшера и врач, в четвертой одинокий фельдшер, такой же, как и Слава Шутов. Может быть, один, потому что, как и Слава, не любил работать в паре, наблюдая действия коллег и сорок раз не соглашаясь, а, может быть, потому что не любил лишние взгляды с оценкой его работы.

Слава работал один. Нет, его изредка ставили на врачебные бригады, но удовольствия он от этого не испытывал. Думать не надо, сказали – делай. Лечил не Слава, а, значит, нет творчества, нет результатов, нет удовольствия.

– Слав, ты готов? Вызовы стоят! – простонал диспетчер из окна своей каморки, где один за другим раздавались звонки, в трубки кричали, поливали грязью, угрожали убить за вполне правильные вопросы диспетчеров.

– Да, готов. Дайте мне пару сопроводительных листов в папку, и я поехал.

– Двенадцатая! Один два, – довольно рявкнул матюгальник, посылая Славу к мужчине сорока пяти лет с болями в животе.

Слава недолго смотрел на квиток, врученный диспетчером. Возмущаться смысла не было, хотя он прекрасно понимал и предвидел, что боли у мужика появились, скорее всего, не сейчас, а еще утром, а, может быть, день или два тому назад. Прыгнул в кабину дребезжащей газели, со второго раза закрыл дверь.

– Номер? Адрес? Время? – буркнул вопрошая водитель, выплевывая кожуру семечек в банку из-под кофе и погружая новую горсть «Русской забавы» за обе щеки.

– Номер 939, Маяковского 16, время 21.10, – на веселой ноте доложил Слава, сам заполнил карту, бросил ее в папку, и двинулись в путь.

– Курить-то можно в машине? – спросил Слава.

– Окно только открой и пристегни ремень. Денег что ли много?

И он курил, изредка закрывая глаза и вновь открывая, чтобы взглянуть в безликое ночное небо.

– Вот это весна! Вот это май месяц, – думал Слава, набрасывая на голову капюшон василькового бушлата. Дым раздирал глотку до хрипоты, но на это Слава внимания не обращал: он думал. Он предполагал все причины болей в животе. В голове цепочкой вдруг сложилась картина острого аппендицита, холецистита, панкреатита. – Черт возьми, а если это инфаркт? И пускай! Кардиограф заряжен, я лично проверял и пленку запасную положил. Тьфу, да что ж я с инфарктом не справлюсь что ли? А плавикс у меня есть в укладке? Хм, вроде было 600 мг. Или не было? Боже, ну что ж я за человек-то такой, все о худшем думаю. Может, и не болит живот у него вовсе, может скучно стало, как тому с позапрошлой смены, и вызвал трусливый больной, чтобы просто поговорить, как часто это бывает. Приеду – увижу. Нечего голову терзать. Последний раз обжег фильтром дымящей сигареты пальцы, бросил окурок в окно. Приехали.

Кардиограф на левое плечо, контейнер для отходов в левую руку, чемодан рыжий в правую, папку в зубы, позвонил в домофон какой-то частью тела. Как всегда, домофон не работал. Позвонил соседям.

– Кто там? – услышал Слава.

– Это скорая помощь в двадцать девятую квартиру, откройте, пожалуйста.

Дверь издала истошный писк, впуская навьюченного фельдшера в подъезд пятиэтажки.

– Пятый этаж, неплохо смена начинается, – гремя чемоданами и пробираясь сквозь толпу пьяной молодежи, топал по лестнице и думал Слава.

Дверь была приоткрыта, встречала дама средних лет.

– Здравствуйте! Бахилы есть или так проходить?

– Да проходите так, – оценив грязную, потрепанную лестницами обувь Славы, сказала встречающая.

В маленькой комнатушке едва разместился старенький диван, на котором расположился сам больной. В глаза бросались его астеническая конституция, желтая кожа и страдальческое выражение лица. Такой образ не перепутаешь ни с чем. Слава не раз видел таких больных, и причиной их состояния была онкология.

– Здравствуйте! Приготовьте, пожалуйста, медицинский полис и табуретку, – снимая кардиограф с плеча, начинал привычную работу Слава.

– Здрасьте! А что такой молодой? – выдал мужчина с явным недовольством.

Именно в такие моменты у Славы пропадало всяческое желание помогать людям, а людям казалось, что молодой возраст доктора являлся причиной отсутствия всяческих знаний. Симбиоз таких думающих фельдшеров и больных не располагал к исходу болезни в лучшую сторону. Напротив, этот процесс чаще всего приводил к резким словам доктора, устной, а то и письменной жалобе пациента начальству с последующим разгромом фельдшера на планерке.

– А вам пенсионера надо? Если я вас не устраиваю, я могу собрать вещи и уехать, а вы можете вызывать себе скорую до тех пор, пока не приедет пенсионер, – выпалил Слава.

– Извините, док, я думал, раз молодой, значит, ничего не знаешь. У меня вот выписка, я лежал в хирургии, у меня рак чего-то там…

– Рассказывайте, что случилось? – прервал больного Слава, пихая градусник в подмышку пациента, накладывая манжету на плечо.

Больной находился на амбулаторном лечении, то есть дома, уже в течение трех месяцев после операции по выведению дренажных трубок из желчного пузыря для оттока желчи. Живем мы в России, а, следовательно, участковый врач навещал больного с завидным непостоянством и пренебрегал безнадежным больным. Сохранилась бы функция дренажей, не пожелтел бы он, не беспокоили бы боли пациента, но… Один дренаж был забит напрочь, второй был выдернут во сне по неосторожности больного, а печень была таких размеров, что определялась буквально в области мошонки больного. Вызывал он и врача из поликлиники, а тот приходил и разводил руками. И скорую вызывал, получал инъекцию чего-то в зад с последующим разведением руками. А воз и ныне там. Болит живот, желтеет тело. Как же встречать доктора, потенциально такого же бессильного, как и предыдущие.

– Ну, а сейчас-то что случилось с вами? – спросил Слава.

– Температура ползет до тридцати восьми, принимал парацетамол, а толку нет. Обращался к хирургу, который делал операцию, но тот отправил домой, сказав, что оперировать не будет, якобы боится. Вот и сижу, – уже спокойно отвечал больной.

Температура сорок и два, давление в норме. Диагноз ясен как божий день. Анальгин, димедрол и но-шпу в один шприц, кеторол в другой шприц. Все это добро внутримышечно и предложение проехать к хирургу. Наркотики ставить наши нельзя, а своих нет, врач не выписал.

– Так ведь нас посмотрят и обратно отправят, вмешалась супруга больного.

– Не отправят! Не тот диагноз у меня, чтоб выперли за дверь.

Сборы были недолгими. Какой смысл собирать вещи, если из больницы выпнут через десять минут. Так думали родственники больного, но только не Слава.

Шутов был не из того числа перевозчиков, которые везли больного, чтобы просто сдать под расписку. Он передавал больного лично в руки врача, попутно рассказывая причины возникшего состояния, механизм и зачем его привез именно сюда. У врача не оставалось шансов спихнуть больного амбулаторно.

– Двенадцатая бригада поехала в хирургию, – отзвонился Слава, рассаживая больного и родственников в салоне убитой газели.

– 23.54, – уточнила время начала транспортировки больного диспетчер.

Ехали медленно, чтобы, видимо, прочувствовать каждую кочку в недрах древнего асфальта. Слава дописывал карту вызова, стараясь выводить буквы в составе заморских слов старой доброй латыни. Пациент изредка вскрикивал от боли, держась за правое подреберье, родственники взглядом пытались сочувствовать.

– А как вас зовут, доктор? – спросил как бы случайно больной.

Сколько раз Славе задавали этот вопрос, и много раз он не знал, как ответить. Он не хотел, чтобы его знали, не хотел, чтобы о нем говорили. Он просто хотел лечить, помогать спасать. В нем давно закрепились правила не жалеть, не любить, не проявлять любого рода эмоции. И он боялся, боялся этих правил, боялся потерять часть своего человеческого, боялся посмотреть в глаза. Очередной раз в карте вызова он соврал, написав, что анизокарии, нистагма нет, он ведь даже не смотрел. Не смотрел в глаза, боялся. Боялся увидеть страх, смерть, боль, поддаться этим чувствам, сломаться.

– Вячеслав Валерьевич, – произнес фельдшер, не поднимая глаза. Лицо налилось краснотой, уши охватило пламенем.

– Что же это? – думал Слава. – Стыд? Вновь гипертонический криз? Ему внезапно захотелось оказаться на улице, выйти из салона, насквозь провонявшего хлоркой. Слава поднял голову и тут же был ослеплен светом больничных фонарей.

В приемном покое хирургического отделения царила редчайшая тишина. Медсестры царапали ручкой по журналам с кроссвордами, в углу сидел забытый врачом уснувший старик, сжимающий в руках банку с кровавой мочой.

– Здравствуйте, девочки. Я вам механическую желтуху привез, зовите доктора.

– Привет, Слава! Ты совсем домой не уходишь что ли? Один ты возишь и возишь, – с улыбкой ворчала медсестра, приглашая по телефону сонного хирурга.

Через пять минут дверь приемника торжественно распахнулась, влетела помятая фигура молодого человека в голубом костюме. Слава терпеливо объяснял ситуацию хирургу, местами останавливаясь, чтобы взглянуть в карту вызова. Хирург на то и хирург, что не дурак. Больного оформляли по всем правилам, подготавливая к операции. Жена сидела на кушетке и плакала. Увидев выходящего из смотрового кабинета Славу, она схватила его за руку, посмотрела ему в глаза и дрожащим голосом сказала: «Спасибо вам, доктор». Слава вышел, не говоря ни слова. На улице встретил желанную прохладу. Водитель, раздавленный на руле, храпел, забыв заглушить двигатель. Горели фонари, а впереди еще вся ночь. Слава опустился на корточки, закурил. Он понимал, что эта операция лишь отсрочит быстрое сгорание больного. Это онкология. Она сжигает тело и душу знающего о ней пациента. Сигарета тлела как надежда, надежда на чудо, которому не найти место.

– Двенадцатая бригада свободна, один два, – отзвонился Слава, устраиваясь поудобней на сидении.

– 00.34, возвращайтесь, двенадцатая, – отозвал диспетчер бригаду.

Во дворе подстанции стояло три газели, из окон которых торчали водительские ноги. В гараже курили девчонки, отмывая добела каждую косточку бренного тела какого-то больного. Слава незаметно проскочил мимо места обсуждений. Нужно было записать карту в журнал вызовов, закодировать диагноз и сдать бумаги диспетчеру. Дождавшись очереди, он быстро вписал данные в журнал, успевая при этом считать, сколько находится бригад перед ним, дабы успеть к столу на кухне, где наверняка чайник уже горячий, а одна из его коллег обязательно предложит ложку кофе для скоропомощника.

На кухне стоял шум, подобный тому, который бывает только на кухне скорой помощи. Бригада реанимации проклинала очередного пьянчугу, не дошедшего до подъезда дома и упавшего возле урны с мусором, в результате спровоцировавшего вызов скорой по причине потери сознания. Иринка из фельдшерской громко хохотала, забыв помешать в кружке ложкой. Матюгальник, рявкнув на все здание, согнал с мест бригаду реанимации, и та исчезла в дверях в неизвестном направлении. Иришка, выудив ложку из кружки, предложила Славе кофе. Он не стал сопротивляться. Сидели вместе, швыркая кипятком на всю кухню, обсуждая интересные и загадочные случаи из практики.

– Я, значит, у него спрашиваю, а понос-то был у вас? А он мне: «Был, но без особого энтузиазма», – заливаясь смехом, рассказывал Слава.

– Пошли покурим, – от души хохотала Иринка, на ходу распечатывая пачку ароматизированных сигарет.

В гараже, в привычном для курения месте, никого уже не было. Они сидели вдвоем, курили и смеялись, смеялись и курили, сдабривая посиделку отборным матом в адрес неврастеничек, алкоголиков и бестолковых мамаш.

– Тринадцатая, двенадцатая, одиннадцатая, – разгонял матюгальник скоропомощное племя.

Все фельдшерские гнали в разные стороны. Кто на температуру, кто на давление, кто на…

– Слав, поезжай на Быстринскую. Там у него нога разбухла и пах болит. Кричали в трубку, возможно, неадекватные, будь осторожен, – предупреждала диспетчер.

– Я тоже могу быть неадекватным, – моргнул левым глазом Слава и не торопясь пошел будить водителя.

Второй этаж. В подъезде темно, хоть глаз выколи. Слава с фонариком нашарил нужную дверь, постучался.

Дверь распахнулась, и его взору предстала фигура с туманными глазами, одетая в тельняшку, в трусах по колено, в парах едкого жженого йода.

– Здравствуйте, скорую вызывали? – с надеждой, что это все-таки не та дверь, спросил Слава.

– Здравствуйте, доктор, мы не хотели вас тревожить, но он уже второй день мается, – медленно писклявым голосом тянула из себя фигура.

– Ведите меня к больному, я посмотрю.

На кухне, где восседал на старом табурете больной, царил бардак, достойный той кухни, где готовят дезоморфин, в народе именуемый «крокодилом». На плитке стояла кастрюля явно не с пельменями, доносился запах йода и бензина. На столе пепельница с горой окурков, пара изувеченных шприцов и зажигалка. Сесть было некуда, и Слава, поставив рыжий чемодан рядом с плиткой, достал из него пару перчаток покрепче, надел их и подошел к больному, пряча на своей груди коробочку с наркотиками.

– Снимай штаны, показывай! Когда последний раз укололся? Сколько лет наркоман? ВИЧ сколько лет? Гепатиты какие и сколько лет? – задавал привычные вопросы для данного контингента больных Слава.

В паховой области слева была припухлость с кулак здорового мужика, бордового цвета, горячая на ощупь, с дырой примерно с палец, именуемой шахтой. Слава надавил на опухоль, больной заорал, а из дыры медленной струйкой потекла красно-желтая маслянистая жидкость. Шприцом ввел в дыру двадцать кубиков перекиси водорода, промыл шахту фурацилином, положил на рану шесть салфеток и, туго перебинтовав, принялся писать данные больного со слов писклявой фигуры.

– Он у вас что, разговаривать совсем не умеет? Принесите табурет и вещи собирайте ему, в гнойку поедем.

– Братиш, принеси доку стул, – буркнул больной, подал Славе термометр, а сам закурил, не стесняясь сплевывать на пол.

– Температура сорок и два. Что и требовалось доказать. Давление держит, а, значит, воткну еще литическую смесь в деревянную кожу, и поедем, – думал Слава.

Сделав инъекцию, Слава сел на стул и стал допрашивать больного: что, где и когда. Хотелось быстро исчезнуть из этого страшного помещения, уж очень сильно смущала эта фигура за спиной и та самая коробочка в кармане Славы, о которой все наркоманы страны прекрасно знали. Чтобы войти в образ «своего», он достал сигарету и закурил. Больной не воспринял это как оскорбление, а настойчиво попросил своего «коллегу» по изготовлению зелья принести доку пустую пепельницу.

Быстро доехав до отделения гнойной хирургии, сдал больного в приемный покой в руки врача. Хирург не стал спорить, что это не постинъекционный абсцесс и отпустил скорую.

– Двенадцатая свободна.

– 3.45. Двенадцатая, запишите: проспект Комсомольский 8, квартира 182. Вас будут встречать. Женщина сорока лет. Повод – 15-я, плохо после алкоголя. Вызывает знакомый.

– Двенадцатая поехала, – отзвонился Слава, черкая ручкой по карте. Плохо после алкоголя. Вот интересно, а кому после алкоголя хорошо? Злиться не было сил. Слава представил ведро, зонды желудочные, воронку, лужи рвотных масс. Да, именно это его сейчас и ожидало.

У подъезда стоял парнишка лет восьми, придерживая рукой дверь, другой изо всех сил махал нам, дабы обратить на себя внимание. Слава спрыгнул с подножки салона, хватая промывной набор, рыжий чемодан, контейнер для сбора отходов и папку с картами. Мальчишка был худощав, но резв не по годам. Он в лифте по пути в квартиру рассказал, что мама сегодня опять выпила с какой-то тетей водку, и ей стало плохо, и она потребовала вызвать скорую. Мальчик не знал, как это сделать, и попросил об этом соседа.

Семья из двух человек проживала без отца. Мать, распластанная на диване, лежала подобно трупу в американских фильмах, глядя в одну точку, но дышала. Всюду грязь, окурки и бутылки валялись на полу, а последний таракан, которому несказанно повезло, трусливо сбежал в подъезд, как только мы открыли дверь.

– Здравствуйте, Мария Семеновна, – прочитал в медицинском полисе Слава, медленно переписывая данные, наблюдая за разыгравшейся комедией, где главная роль досталась псевдобольной. Неврастеничек ни с чем, ни с кем не перепутаешь. Дыхание ровное, давление стабильное, температура идеальная, а говорить не хочет и все тут. Слава почесал свою головушку, придумал метод воздействия, так сказать, способ опровергнуть симптомы комы.

– Мария Семеновна, я понимаю, что у вас плохи дела и вы не можете говорить, но ведь слышите. Так вот, сейчас я буду проверять у вас неврологическую симптоматику путем проколов кожи иглой от шприца на руках и ногах, – разрывая обертку двухкубовика, мурлыкал Слава. Глаза больной от услышанного и увиденной иглы в руках у Славы испуганно забегали. Зрачки внезапно увеличились вдвое, то ли от страха, то ли в тени приближающегося с иглой в руках фельдшера.

Слава с удовольствием прокалывал кожу на ногах, не глубоко, а лишь с целью действия болевого раздражителя, медленно продвигаясь от пальцев стоп до бедра. Вот ведь какая, терпит. Но как только Слава добрался до ее рук, больная тут же обрела дар речи, взвыв благим матом в адрес фельдшера.

– Замечательно, Мария Семеновна! Чего ж вы тут разыгрываете комедию?

– У меня это, слышь, инсульт был. Инсульт у меня. Вези меня в больницу, понял? – заговорило тело.

– Мария Семеновна, возьмите мои пальцы в свои руки и крепко сжимайте.

Мария Семеновна с отвращением взяла пальцы Славы и стала медленно их мять.

– Ну что же вы, Мария Семеновна, давайте, сколько есть силы.

Видимо, не готова была Мария Семеновна к тщательному осмотру, а, может быть, устала симулировать. Может, поняла, что своей игрой она не вызывает ни у сына, ни у Славы чувства сострадания. От обиды и отчаяния она изо всей своей пьяной силы ударила ногой Славу в левое плечо. Слава успел лишь повернуть голову, чтобы нога не пришлась ему в лицо. Он отскочил. Глаза его налились кровью, хотелось нанести ответный удар пьяному безликому телу. Но что он мог сделать? Поднял руку на больного, а дальше что? Страшно было представить. О дальнейшем осмотре и речи не могло быть. Мария Семеновна замахала руками и ногами, поливая Славу столь грязными словами, что старик Гиппократ явно перевернулся на том свете. Но Слава не Гиппократ. Он вышел с чемоданами в обеих руках, обещая обидчице лишить ее всяческих прав, в частности, родительских. Вот и позвонил Слава в полицию, сообщая о наличии несовершеннолетнего ребенка на попечении пьяной мамаши, и написал соответствующую бумагу в органы опеки и попечительства. Не потому, что он хотел отомстить, потому что так надо. Дети не виноваты в том, что их мать алкоголик. И находится в такой семье ребенку опасно. Не Славе это решать, пусть разбирается опека.

В утренние ранние часы так хочется спать, но Слава понимал, что удостоена этой чести лишь бригада реанимации. И он с туманными глазами сидел и курил на скамье у гаража, пуская дым куда-то ввысь, наблюдая за серой струйкой. Было слышно, как из газели неподалеку доносился голос диспетчера, передающего очередной вызов второй подстанции. В кабине мелькнуло заспанное лицо водителя, но тот, поняв, что это не его бригаде, блаженно моргнул глазами, почесал пятку и плавно опустился на сиденье пассажира. Слава почти бесшумно прошел вдоль автомобилей подстанции к оперативному отделу, дописал карты, сдал и поднялся на кухню, где царила удивительная тишина, лишь холодильник тарахтел трансформаторной будкой.

– Ооо, салам алейкум! Как ты? Утро уже, а видимся только сейчас! – смеялся, приветствуя Славу, Алик.

– Да знаешь, как-то не особо. Наркоманы одолели. Гниют заживо, а вызывают ночью. Ну, неужели дня не было, чтобы самостоятельно обратиться в гнойку. А, и черт с ними, дай-ка кофе, если есть.

Слава бросил в кружку добрую горсть кофе, три куска сахара, залил крутым кипятком.

– Сегодня опять был у той бабули из тридцать первой квартиры, – швыркал кипятком Слава.

– Не опять, а снова! И что? Энап ей сделал? – хохотал Алик.

– Угу, конечно сделал, физраствором называется. У нее, у голубушки, иных требований и просьб не бывает. «Два энапа в вену и сердешно како-нить», – пытаясь изобразить голос милой старушки, говорил Слава.

– Да у нее давление такое, что многие завидовать будут. Сколько раз я к ней приезжал, когда давление от рабочего поднималось максимум на десять, двадцать миллиметров ртутного столба, а уколы требует, и не какие-нибудь, а энап, да еще и двойным лейкопластырем залепи!

– Алик, говоришь ей, что вводишь энап, а сам даешь таблетку под язык. Вводишь ей в вену десятку физраствора, и у нее все как рукой снимет, – допивая кофе, говорил Слава.

– Ладно, в следующий раз обязательно попробую. Пойдешь курить?

– Пойдем!

Они медленно спускались вниз, на ходу надевая синие теплые куртки, вытаскивая из карманов то шприцы, то катетеры в поисках сигарет и зажигалки.

– Десятая, один ноль, – сообщил матюгальник.

– Тьфу, покурили! – обиделся Алик, глядя на повод к вызову и адрес.

– Ну, что там у тебя?

– Роды вторые, сорок недель, воды отошли. Придется рожать, – направляясь к машине, говорил Алик.

– Сплюнь! Довезешь! – провожал взглядом Слава.

– Здравствуйте! Перевозку заказывали? Мальчик пяти лет с гастроэнтеритом в инфекцию? – стоял в приемном покое хирургического отделения Слава, стараясь обратить на себя хоть какое-то внимание медсестер, которым было явно не до него.

Они писали, принимали, кричали, отправляли, но никак не замечали человека в васильковой форме с фонендоскопом на шее и с надписью « 03» на груди.

Наконец, одна из них позвонила невесть куда и попросила спустить ребенка в приемный покой, объяснив, что скорая подъехала. Через десять минут ребенка вывела дама в белоснежном халате.

– Здравствуйте, мать ребенка где? – спросил Слава, вращая головой по сторонам в поисках родителя.

– Здравствуйте, в коридоре ждет, идемте. В общем, обследовали в хирургии, их ничего нет, переводят в инфекцию с гастроэнтеритом, – поясняла медсестра.

– Здравствуйте! Я фельдшер скорой медицинской помощи. Был вызван медсестрой приемного отделения с целью транспортировки вашего сына в инфекционное отделение. Вот вам экземпляр результата обследования вашего ребенка. Вы согласны на то, что я осмотрю мальчика, и мы вместе с вами проедем в инфекционное отделение? – засыпал вопросами мать Слава, которая, в свою очередь, внимательно читала результаты проведенного обследования и делала такой вид, будто понимает все написанное в мельчайших подробностях.

– Женщина! Вы согласны или нет? – переспросил Слава.

– Ты чего кричишь? Не видишь, я читаю. Должна же я знать, что у моего ребенка. Вот дочитаю, а потом поговорим, – взорвалась мать, демонстративно переворачивая страницу за страницей.

– Женщина! У вашего ребенка острый гастроэнтерит, его обследовали врачи. Сейчас его переводят в инфекционное отделение. Вы согласны на осмотр ребенка и дальнейшую транспортировку? – держался, как мог Слава. Лицо его краснело от злости, но кричать и ругаться он не имел никакого права.

– Молодой человек, я вам все сказала!

Время шло. Осмотр не проводился, собственно как и транспортировка, с целью которой прибыл Слава. Терпение его лопнуло, и он дрожащей рукой набирал номер заведующей подстанции, чтобы объяснить ситуацию и причину его простоя. Не дозвонившись, бросил телефон в карман и просто ждал, выдавливая воздух из груди, приводя себя в чувство, успокаиваясь.

Наконец-таки женщина убрала бумаги.

– Пойдемте в машину, – спокойно сказал Слава.

– Вы согласны на осмотр ребенка и транспортировку в инфекционное отделение? – уже с улыбкой спрашивал Слава. Лицо его охватило пламя злости и безысходности, но ничего с этим поделать он не мог. Где-то кому-то действительно нужна скорая помощь, а он тут и скорее всего зря.

– Вы осмотрите моего ребенка, но в больницу я не поеду, подхватит там еще целый букет, – ворчала женщина.

Слава внимательно опрашивал и осматривал ребенка, терпя возмущения матери. Зачем? Надо так. Осмотрев, он был полностью согласен с коллегами. Иначе и быть не должно.

– У ребенка острый гастроэнтерит. Вы в больницу поедете?

– Нет! Давайте, я вам там распишусь, – повысив голос, она выхватила карту вызова из рук Славы.

Хлопнув дверью салона, забрала ребенка и повела неизвестно куда.

Слава закурил. Он не знал, то ли кричать, то ли проклинать свою работу. Злость сжигала изнутри расплавленным металлом. «Почему же такое отношение к нам, – спрашивал сам себя Слава. – Мы ж никому не желаем зла, оказываем помощь, как положено и даже больше». Ответа он не нашел. Успокоил себя тем, что это далеко не первый случай, и то ли еще будет.

Шутов заметил одну странную особенность и закономерность. Каждое время года отличимо друг от друга не только погодными условиями, но и самыми частыми поводами к вызову. Если бы ему завязали глаза и диктовали поводы к вызову, то он без труда определил бы время года с точностью до месяца. Температура и кашель, температура и боль в горле – зима. Утонул, лежит – лето. Ранение конечности с кровотечением в 16 лет, отравление таблетками в 18 лет, психоз – весна пришла.

Слава сидел в машине, писал карту, проклинал, соблюдая очередь с водителем, мэра и дороги. Мечтал прокатить смотрителя за городом по этим дорогам с его почечной коликой без всяких там трамадолов, ограничась диклофенаком в зад и но-шпой в вену. Водитель громко отчитывал блондинку, вцепившуюся в руль своего пежо, загородившего путь карете на светофоре. От столь пакостных слов водителя блондинка позеленела, потом пожелтела и в конец стала красной.

– Двенадцатая бригада, один два, – зашипела рация.

– Слушает один два, – уставший и недовольный ответил Слава.

– На улице, возле магазина «Монетный», 10-я, психоз, вызывает экипаж полиции.

– Приняли, поехали, – записывал Слава адрес в карту вызова. Быстро записав, прицепил карту прищепкой к планшету и небрежно бросил его к лобовому стеклу. Открыл окно и нервно закурил.

– Надо бы чемоданы убрать в конец салона, а то разнесет все, – думал Слава.

– Вон у входа полицай крыльями машет, давай туда, – попросил фельдшер

– Здравствуйте! Старший сержант полиции Стрельцов. Больной находится в торговом центре, сейчас его выведут. Он тут бегал по улице и всем доказывал, что он якобы капитан корабля. Мы как прибыли, так он побежал по торговым рядам.

– Понятно! Наш клиент! Ведите его в машину.

Под руки выводили мужчину лет пятидесяти, здорового, крепкого. Одним словом, настоящего русского мужика. Он активно жестикулировал руками и что-то настойчиво пытался объяснить прохожим и самому полицейскому, который еле-еле удерживал «капитана».

– Здравствуйте! Как вас зовут? – пытаясь дышать в одном ритме с больным и найти хоть какой-нибудь контакт с очередным товарищем психиатрии, спрашивал Слава.

– Я Петр Великий, я на корабле служил! – во все горло кричал задержанный.

«Все понятно, ну точно наш клиент». Запаха алкоголя Слава не почувствовал. Быстро перебросив чемоданы в конец салона, он пригласил «Петра Великого» в машину. Попытался очередной раз узнать имя больного, но все впустую.

– Ребята, вы подождите на улице, а я его сейчас бегло осмотрю на наличие травм, и поедем в больницу, а то, не дай бог, синяки какие-нибудь найдут.

«Великий» вел себя весьма радушно, раз двадцать поздоровался с водителем и Славой. Сидит, улыбается больной во все свои шестнадцать съеденных кариесом зубов направо и налево, ругаться не думает. «Ну, вроде чист, – осмотрев больного, решил Слава, – пора везти родимого, а полицейских все же стоит взять для порядку». Открыв дверь салона, Слава увидел, как полицейский уазик уже поворачивал за угол магазина, как бы намекая на то, что и так тут с нами изрядно задержался.

«Ну и что теперь делать? А если добродушность веселого мужичка сменится агрессией?» Слава внимательно осмотрел поле боя, представил все возможные пути отступления, тихо, почти шепотом, попросил водителя ехать в ПНД.

– Так как, вы говорите, вас зовут? – улыбаясь, со всем теплом обратился Слава к больному.

– Братишка, увези меня домой! – как будто бы не замечая Славу, кричал «Великий» водителю.

Слава понял, что контакта с мужичком уже не будет, и молча сидел в кресле напротив двери, писал карту. Больной сидел. Изредка пытался встать, но тут же падал на очередной кочке.

Вдруг больной вскочил, выхватил ручку из рук Славы.

– Да что ты пишешь? Ты писать-то не умеешь…

Но договорить он не успел. Ситуация, проработанная Славой на случай агрессии больного, была тщательно спланирована. «Великий» рухнул на носилки всей своей могучей грудью. Слава ловко его оседлал и фиксировал так, что ни встать, ни сесть, ни взмахнуть руками «Петр» уже не мог.

Водитель, услышав шум в салоне, остановился.

– Нормально все? Стоим или едем? – спросил водитель.

– Едем! Недолго уж осталось, – кряхтел Слава, удерживая здорового русского мужика.

Пять минут елозил мужик на носилках, проклиная всю скорую и самого себя, но сдаваться не думал.

– Ну что, может полицию вызвать? – вновь оглянулся водитель.

– Да, вызывай. Его ж еще выгружать как-то надо будет.

В присутствии стражей порядка «Великий» притих, лишь изредка поднимался на молодого капитана, но снова падал на кочках.

В ПНД больного не взяли, говорят, пьян был. Возможно, это и так, но запаха Слава не почувствовал. С водителем хохотали всю дорогу по пути на станцию. Вот тебе и веселый мужичок!

Со смены Слава шел медленно. В наушниках его играла очередная композиция группы «9 район». Настроение было паршивое, опять выходные. «Зачем они мне», – думал Слава. На работе как дома, дома как на работе. Один, стены давят, страшно. Жена на месяц уехала в другой город, оставив Славу в гордом одиночестве, которого он боялся больше всего. Слава изо всех сил вдавил наушники куда-то в голову, но ни слов, ни музыки он не слышал. Сплошные голоса, взывающие о помощи, жалобы, детские, взрослые, вопросы. Он остановился, достал сигарету, закурил. «Черт возьми, как же шумно», – подумал он. Эти голоса сводили его с ума. «Нет, надо что-то с этим делать, но что?» Слава знал ответ на этот постоянный вопрос после смены. По пути он зашел в до боли знакомый магазин, открыл холодильник, достал банку пива, открыл и пенной прохладой смягчил уставшее от разговоров с больными горло.

– Слава, что-то ты зачастил к нам. Опять со смены что ли? – принимая деньги, спрашивала тетя Валя, продавец.

– Угу, – не отрываясь от банки губами, выдавил Слава.

Слава вошел в пустую квартиру, привычно снял туфли, куртку, огляделся. Как же ее все-таки не хватает. «Как она там совмещает учебу и воспитание нашей дочки», –подумал Слава. Вздохнул. Уже две недели он не видел родных. Вспомнил, как дочка, уезжая вместе с матерью, картавила, стоя в дверях автобуса: «Мы веть бистло плиедим, пап!» – и быстро-быстро махала своей маленькой ручонкой в окне, сидя у жены на коленях. «Пять лет, уже совсем большая девочка», – думал Слава. Как же ему хотелось вновь обнять жену, чтобы дочь снова тянула его за руку и звала гулять. Он редко их видел, смена за сменой пропадая на скорой, пытаясь заработать чуточку больше денег, чем положено, но положенного никто никогда не видел. Приходя домой, с ними он всегда успокаивался, с ними забывал всю увиденную боль, переставал слышать голоса, взывающие о помощи. Он просто снимал свой рабочий образ и бросал куда-то в угол, как старый, далеко уже не белый от крови халат.

Допив банку на балконе, курил, перебирая номера в телефонной книге сотового.

– Але, Костя, привет! Чем занят? – дозвонившись до друга-скоропомощника, приветствовал Слава.

– Привет, друг! Да ничем особо и не занят. Жена на работе, а я отдыхаю.

– Ну, тогда бросай все и приходи в гости, пива попьем.

Костя, самый обычный фельдшер скорой помощи, как и Слава. Работали они в разных сменах и редко пересекались. Костя проходил на смену за пять-десять минут до ее начала, в то время как Слава приходил ровно за час, а то и больше. Но в одном они были явно похожи: никогда не говорили за спиной коллег, никогда не писали докладных, но всегда жестко пресекали всяческую критику в их адрес.

– Ну что, плескай, – ставя на стол трехлитровую бутыль разливного, просил Костя.

Пиво медленно заполняло пол-литровые стаканы, выдавливая пену за края.

– Ну, рассказывай, как жизнь у тебя, хондроз все так же одолевает? – хохотал Слава.

– Под кеторолом ежедневно, а так все по-старому, – не менее энергично смеялся Костя.

– Деду мочу выводил. Бабушка спрашивает, мол, можно ли те таблетки, принимать, которые по телевизору рекламируют? Я сначала понять не мог, думал, аденому таблетками лечат, а она говорит: «В той рекламе дед в труселях пьет какой-то «Сиалекс» и бежит куда-то, в туалет, наверно», – заливаясь смехом, растягивал Слава.

Костя рухнул со стула, держась за живот.

Они курили на балконе, спорили о методах лечения и вспоминали веселые случаи из практики. Грезили о новых методах лечения.

Время перевалило за полночь. Костя неровной походкой спускался вниз по лестнице навстречу семье, а Слава вновь остался один. Упав на диван, уставился в потолок и засыпал с мыслями о семье.

Стоя у оперативного отдела ранним утром разглядывал адрес, и повод к вызову. Опять температура и боль в горле у ребенка. Мысленно представил обстановку: опрос, осмотр, температура 37,7, отказ от госпитализации.

– Поехали, Вась! Переулок Речной 7, – диктовал адрес Слава.

– Здравствуйте! Что случилось? – спрашивал Шутов сонную мамашу, поочередно натягивая бахилы на туфли.

– Температура 37,8 у ребенка. Говорит, что горло болит, – объявила мамаша.

– Сколько дней болеет? Что принимали? К врачу обращались?

– Неделю. Принимали парацетамол, капли в нос, но не помогает. К врачу не обращались, думала, пройдет, да и педиатр у нас молодая, ничего не знает.

«Ну как всегда, что и требовалось доказать».

– У ребенка ОРВИ. В больницу поедете? – осмотрев малыша, спросил Слава.

– Нет, подхватим еще чего-нибудь. Вы нам напишите назначения.

– Скорая помощь назначения не делает. Скорую зачем вызывали?

– Ну, что бы вы его послушали.

***

– Двенадцатая бригада свободна, - бормотал в рацию Слава.

– Возвращайтесь, 9.27.

«Сколько непрофильных вызовов, – думал он. – Ну, допустим, в среднем за смену обслуживаю пятнадцать вызовов. Из них лишь один нуждается в экстренной помощи. Так это что получается: за двенадцать часов работы я трачу двадцать минут на спасение одного человека. Остальные часы коту под хвост». Банальная арифметика вызывала ненависть. Давать волю чувствам Слава не имел никакого права. Здесь не нужно было что-то понимать, нужно было выполнять свою работу с выражением безразличия на лице.

– Двенадцатая, один два, - снова шипела рация.

– Слушаем.

– Гагарина 4, девушка двадцати лет, боль в груди, немеют руки, головокружение.

– Поехали! – отзвонился Слава.

«Неврастенички проснулись, – подумал Слава. – Надо запасаться терпением и корвалолом всемогущим». Девятый этаж, лифт не работает. Слава плюнул на пол, сунул планшет под мышку левой руки, держащей рыжий чемодан, поправил кардиограф на плече, взял контейнер в правую и, медленно считая каждую ступеньку, поднимался ввысь, навстречу его мозговому штурму.

– Здравствуйте. Что случилось? Куда проходить? – пытаясь отдышаться, спрашивал Слава женщину лет тридцати пяти.

– Да проходите в комнату, – сказала женщина, по видимости, мать больной.

Как только Слава вошел в комнату девушка начала трясти руками изо всех сил, плакать.

Слава посчитал пульс на руке, снял кардиограмму для вида, попросил принести два стакана. В один он щедро отлил по две столовых ложки корвалола и пустырника, другим с водой предложил запить.

– Что вы ей льете?

– Я ей уже давала пятнадцать капель валерьянки. А ей плохо не будет?

Слава хотел было рассмеяться в лицо, объяснить, но смысла не было. Одно из двух: либо заклюют, либо не поймут. Сделав пару глотков гремучей смеси по старому методу, девушка вытаращила глаза и начала активно жестикулировать всеми частями тела, демонстрируя тем самым, какую гадость влил в ее рот нерадивый фельдшер, но, запив водой, притихла.

Слава молча сочинял карту вызова, отмечал крестиком что акроцианоза, отеков, и прочих-прочих страшных симптомов нет. Изредка дописывал, вспомнив красивое словечко на латыни.

– Ну что, Настенька, успокоилась? Что случилось-то? – спрашивал больную Слава.

А Настенька, по-видимому, алкоголя сроду не видавшая, сидела на диване, улыбалась и пыталась остановить, а затем удержать свой пьяный взор на лице у Славы.

– Парень меня назвал дурой, а сам он козел. Зачем только встретила такого, ума не приложу.

«Эх, если б последнего, да хоть капельку в ее большую волосатую голову…»

– А как вас зовут, доктор? – улыбаясь, пытаясь флиртовать, спросила Настенька.

– Вячеслав Валерьевич, – не глядя на нее, отвечал Слава.

– А можно, вы будете моим личным доктором? Я вам буду платить! Ну, сколько вы там получаете в своей скорой? Десять? Пятнадцать тысяч? Я вам буду тридцать платить! Дайте мне ваш номер телефона.

Такого поворота событий Слава не ожидал. Нет, девушка, конечно, приятная, но изменять своим принципам, жене, предать скорую он не мог.

– Я думаю, моя супруга будет не в восторге. А уж если вам вновь станет плохо, то мой номер телефона 03, – демонстрируя обручальное кольцо на руке, ворковал Слава.

Господь услышал его молитвы. Девушка все поняла, объяснила, что ей стало лучше, и долго благодарила Славу.

***

Вечер в одиночестве убивает. Слава не находил себе места. Как только он закрывал глаза, возникали образы вечно больных с серыми лицами. Рука невольно накачивала манжету несуществующего тонометра. В тишине он слышал крики, плач детей. Лекарство свое он знал, но боялся им злоупотреблять. Побороть себя не смог. Нашел тысячу оправданий себе и бежал в магазин.

– Здравствуйте! Три литра бархатного, пожалуйста, и две пачки сигарет.

Тетя Валя не задавала лишних вопросов. Она знала, что завтра Славе на смену, но, если уж просит он, значит неспроста. Слава, уже весьма поддатый, молча выходил с пакетом на улицу, освещенную фонарями. Шел неровной походкой, курил, изредка поднимая глаза в небо. Вдруг постоянный звук двигателей автомобилей нарушил резкий визг и скрежет. Послышались крики людей, взывающих о помощи.

Слава узнал эти крики из тысячи, они доносились недалеко от его дома. Он немедленно сменил шаг на бег. Привычный его взору остановочный комплекс был похож на груду искореженного металла, принявшего в свои смертоносные объятья какую-то иномарку. Толпа людей, окружавшая место ДТП охала и ахала, громко рассуждала, но ни один из этой толпы подойти и посмотреть, кто в машине, так и не решился. Топливо зловонной лужей разливалось под автомобилем, в котором раздавались чьи-то стоны, взывающие о помощи.

Слава бросил пакет и быстро рванул вперед по направлению к автомобилю. Их было двое. Девушка семнадцати лет на пассажирском сидении спереди и молодой человек с резким запахом алкоголя изо рта. Оба были пристегнуты.

– Твою же мать! Эй, ты! Да! Да! Ты! Иди сюда быстро и помоги мне, – кричал Слава в толпу, подзывая самого крепкого мужика.

Не тут-то было. Мужик внезапно затерялся в толпе и исчез. На помощь никто не шел.

– Ааа, черт! – Слава нервно резал куском стекла жесткую материю ремня безопасности, извлекая девушку.

– Давайте, я вам помогу! Я в медицинском колледже учусь на четвертом курсе, – услышал за своей спиной Шутов.

– Как тебя зовут? – спросил Слава, когда они уже вдвоем оттаскивали девушку.

– Миша!

– Вот что, Миша, звони в 03, скажи, что вызывает Шутов. Ты понял? Шутов! Скажи что ДТП, двое пострадавших тяжелой степени, пусть посылают девятую.

– Понял, – набирая номер, крикнул Миша.

Слава два раза ударил девушку по щеке.

– Слышишь меня?

– Ммм, – стонала девушка.

– Стонет, это хорошо. Ну а тот-то чего замолчал? Громче ее же кричал, – думал Слава.

Он вновь куском стекла резал ремень, сжимающий парня за рулем, не замечая, как его ладонь заливалась горячей кровью.

– Не дышит! Пульс? Тоже нет. Да чтоб я провалился. Придерживая голову больного, быстро вытащил его на асфальт. Раз, два.., десять.., тридцать.., трещала грудь мальчишки с каждым нажатием руками Славы, два вдоха…

– Качай, я буду дышать! – услышал Слава голос Миши.

Он уже сидел у головы парня, очищал полость рта пальцем, обернутым носовым платком, разгибал голову в шейном отделе позвоночника, зажимал нос пострадавшему.

– А она там чего? – не прерывая массаж сердца, спросил Слава.

– Живет! Давление шестьдесят на сорок. Я ей катетер венозный поставил, ввел анальгин с димедролом, подключил систему с физраствором, струйно льет.

– Как льешь? У тебя откуда лекарства? – спросил ошарашенный Слава.

– Я постоянно ношу с собой небольшой рюкзачок со всякой всячиной, ну вот и нашел некоторые медикаменты. Знал, что когда-нибудь пригодятся.

– Где сумка? – закричал Слава.

– За спиной.

– Открывай! Катетеры еще есть? Вытряхивай все на курточку – посмотрю.

– Есть один розовый, – радостно сообщил Миша.

– В вену попадешь?

– Так их же нет, у него давление по нулям.

– Знаю, что нет! Давай мне катетер и иди качай.

Слава коленом придавил плечо мальчишки где-то вверху, нащупал глубокую вену, сделал прокол. «Ну, не попаду ведь, – думал Слава. – Есть!» Кровь заполнила канюлю. Быстро фиксировал катетер лоскутом футболки и принялся искать нужные ампулы в содержимом Мишиной сумки. «Ага, адреналин. Так, система, флакон с водой. Подойдет».

– Миша! Набирай адреналин на воде, вводи и заряжай систему, а я покачаю.

– Понял! – крикнул Миша, бросаясь в сторону сумки.

Слава делал массаж сердца, периодически проверяя пульс на сонных артериях. Где-то вдалеке протяжно завывала сирена кареты скорой помощи. Вокруг места происшествия собралась толпа зрителей. Одни молча курили, другие осуждали скорую за долгое отсутствие. И только Слава знал и понимал, что виною всему пробки и те самые водители, которые летят, не желая пропускать.

– Адреналин ушел! – крикнул Миша.

– Набирай еще, если есть, и вводи через пять минут, – стараясь командовать, произнес Слава.

– Есть! Пульс есть! – радостно закричал Слава, наблюдая за пульсацией сонных артерий.

– Миша! Дыши! – крикнул Слава, а сам бросился измерять артериальное давление.

– Восемьдесят есть, это хорошо, – думал Слава. Отстранив рукой Мишу, он выдыхал в грудь пострадавшего большие глотки воздуха. Вдыхал и сам делал вдох, вдыхал и вдох, потемнело в глазах…

– Серега, займись Славкой, а я тут посмотрю, – спокойно просил здоровый мужчина в бордовой форме.

Слава слышал и чувствовал, как кто-то бережно осматривал его.

– Вставай, я тебе говорю, – теребил за все болевые точки Серега.

– Чего орешь? – очнулся Слава, отбрасывая руки Сереги от мочек своих ушей.

Сергей, весь в поту, стоял на коленях перед коллегой и смеялся.

– Бабу свою так будешь теребить! И отойди от меня, – рявкнул Слава.

– Живой! А я думал, что ты решил старика Гиппократа навестить, – стараясь сдерживать слезы, кричал Серега.

– Девчонка живая?

– Да, живая, ревет сидит.

– А тот? – слегка приподнявшись, спросил Слава.

– Живой, ты вовремя его завел. Семеныч затрубил его, увезли в реанимацию.

– Ну и ладушки, – ответил Слава и снова ушел в небытие.

***

Светало. Слава с Мишей сидели у обочины той самой дороги. Эвакуатором загрузили искореженный металл и увезли в неизвестном направлении. Слава достал мокрую пачку сигарет, предложил Мише. Они молча сидели и курили.

– Студент, говоришь? – вытирая футболкой грязное лицо, спросил Слава.

– Угу, – закашлявшись, отвечал Миша.

– Ну и дурак, – хохотал Слава.

– Это почему же?

– Ползешь целоваться к больному без всякой защиты. А вдруг у него ВИЧ, гепатит, туберкулез?

– Вы же сами стали его вентилировать без всякой защиты.

– Так и я дурак, – еще громче хохотал Слава. – Все мы немножечко дураки, а за помощь спасибо.

– У Вас там кровь на руке, – бинтовал руку Миша.

– Чего ты развыкался? Ты мне брат по крови и рати. Кстати, где работать собираешься? – спросил Слава.

– Конечно. на скорую! – отрывая лишнее от бинта, отвечал Миша.

– Ну, значит, скоро увидимся. Я пойду, надо отсыпаться, – жал руку Слава.

– Всего тебе доброго, удачи, – жал руку в ответ Миша.

Они расходились по разным сторонам. Расходились, чтобы когда-нибудь снова встретиться, но не в такой обстановке, а на кухне подстанции за кружкой чая.

***

– Здравствуй, наша смена! – бодро и весело шагал Слава на второй этаж, чтобы вновь переодеться, принять укладку и загрузить машину.

– Слава, сегодня со студенткой работаешь, у них практика, – вдогонку кричала диспетчер поднимающемуся наверх фельдшеру.

– Со студенткой так со студенткой, хуже уже не будет. Хоть какая-то помощь на вызове. Пускай собирает данные, переписывает в карту, а. если может и хочет, пусть и укольчики делает, – думал Слава.

– Привет! Как тебя зовут, творение медицины? – спрашивал Слава белокурую молоденькую девчушку восемнадцати лет.

– Кристина! А Вас? – робко потребовала ответа студентка.

– Не Вас, а тебя! Еще раз назовешь меня на Вы – работать вместе не получится. Славой меня зовут, – нацепив бейджик на грудь, говорил фельдшер.

– Поняла, – улыбалась Кристина.

– Ну вот, другое дело! Что умеешь делать?

– Да вроде бы все, но в вену попадаю, только если она хорошая.

– Ну, это нормально. Будет случай, будут тебе и хорошие вены, - хохотал Слава.

Вдвоем они, согнувшись в три погибели, ползали по салону. Слава показывал, где и что лежит. Когда-то он и сам был студентом, приходил на практику. Он помнил и знал, что лучше объяснить все на берегу, чем потом в море рассказывать. На мгновение представил, что это его дочь. Испугался. Нет, не бывать ей в медицине, а на скорую и вовсе не пущу. Сколько раз нападали неадекватные больные на сотрудников скорой, сколько насилия прошло и сколько будет. Страшно. Не женское это дело.

– Двенадцатая, – громко и как-то устрашающе закричал матюгальник.

– О, это мы. Пойдем адрес получать.

Они быстро шли к оперативному отделу, где на подоконнике лежал квиток с адресом и поводом к вызову.

– Отравление таблетками, мужчина, возраст неизвестен, вызывает племянник, – удивленно вслух прочитал Слава.

– Настя! А почему не врачебная едет?

– Все разъехались, реанимация тоже сейчас уедет. Посмотришь, что там да как, если что, вызывай на себя, – отвечала диспетчер.

– Что примерно на вызове?

– Не знаю! Быстро диктовали, кричали. Езжай, разберешься.

– Только бы не клофелином или нитроглицерином, – подумал Слава.

– Побежали к машине. Наверно, будет жарко, – торопил он Кристину.

– Ну что, куда едем? – спросил водитель, доставая свой путевой лист, чтобы записать номер карты, адрес и время.

– Олег! Потом напишешь. У нас непонятное отравление. Включай мигалку, и поехали на Ленина 99.

Машина рванула с места. Сирена резала слух. Через пять минут были на месте. Обычная пятиэтажка, ничем не приметный двор.

– Я кардиограф возьму и рыжий чемодан, а ты бери промывной набор, папку и контейнер. Готова? Все, пойдем, – скомандовал Слава Кристине.

До квартиры оставалась еще два этажа, когда они услышали нерусскую речь на повышенных тонах с элементами отборного русского мата. Кричал взрослый мужчина.

– Здравствуйте, что случилось? – сбрасывая чемоданы на пол и доставая тонометр, спрашивал Слава.

В квартире было двое. Тот, что кричал, видимо, и был племянник тридцати лет. Второй, он же больной, серого цвета и мокрый, сползал по дивану на пол. Насквозь мокрой от пота футболкой зацепился за спинку дивана, на этом и держался. Глаза его уже не открывались.

– Я не знаю, доктор. Он пьяный был. Поругался с сыном, выпил все эти таблетки, целую банку. Ему их терапевт прописал сегодня от высокого давления.

На столе стояла пустая бутылка водки и лежал флакон из-под нифедипина. Флакон был пуст.

– Твою же мать! Там было не менее пятидесяти штук.

Слава бросился измерять давление у лежащего на полу мужчины.

– Так! Давление не определяется. Быстро давай самый толстый катетер и салфеток штук пять, жгут. Заряжай систему с допмином, – отдав чемодан Кристине, крикнул Слава.

– Рви лейкопластырь вот такими кусками, – приказал Слава племяннику, отдавая рулон и показывая, как надо это делать.

Быстро накинув жгут через плечо, крепко его затянул. Нашел самую толстую вену, благо они имелись, проколол иглой. Лейкопластырем наглухо зафиксировал, подсоединил систему с допмином.

– Давай десять-пятнадцать капель в минуту, открывай.

А сам вновь бросился к тонометру. Через десять минут больной открыл глаза, попытался встать.

– Кристина, отдай флакон племяннику, а сама готовь промывной. Зонд бери самый толстый, там вон на столе две кастрюли больших, в общем, разберешься.

– Я поняла.

Кристина наполняла огромную кастрюлю холодной водой. У дивана уже лежали зонд и шприц Жане.

– Давление девяносто на шестьдесят. Давай на пять-семь капель в минуту, и будем промывать. Садим его, – скомандовал Слава.

Вдвоем с племянником они посадили больного на диван.

– Сейчас я тебе в рот засуну этот шланг. Зубами его не кусай, дыши через нос. Понял? – пытаясь быть как можно серьезнее, говорил Слава.

Мужик кивнул. Слава до отметки быстро ввел зонд в желудок. В трубку хлынула желтая пена.

– Кристина, подавай шприц с водой.

Больной сидел спокойно, хлопая глазами. В зонд уходила вода, а выходила желтая мутная жидкость, временами с таблетками. Слава насчитал тридцать штук. Когда, наконец, промывные воды стали чистыми, он выдернул зонд.

– Кристина, собирай чемоданы и беги зови водителя с носилками. Сама останься в машине, приготовь кислород.

Слава собрал данные, черкая на забрызганной рвотными массами бумаге.

– Кладем на носилки! Вы двое спереди, я сзади. Понесли, – кряхтел он, поднимая ножной конец носилок.

– Кристина! Прими флакон и воткни его в инфузионный блок.

– Хорошо.

– Я не поеду в больницу, – мычал больной, пытаясь встать.

– Куда ж ты денешься! Держи его крепко за плечи, чтоб не вставал, – крикнул племяннику Слава.

Он подвязал ноги больного к носилкам, измерил давление – шестьдесят на сорок. Открыл систему с допмином, отрегулировал восемь-десять капель в минуту. Больной лежал с закрытыми глазами, дышал. «Спит, наверное, – подумал Слава, – водочки, видать, тоже немало скушал». Слава бережно повернул голову больного на бок, в сторону племянника, а сам сел у ног больного.

– Олег! Поехали. Кристина, звони, сообщи, что поехали в токсикологию, пусть встречают.

Завыла сирена, и машина, собирая все кочки дорог, грохоча содержимым салона, летела в больницу. На поворотах кислородный аппарат то и дело скатывался к двери. Слава придерживал больного. Посмотрел на систему. «Черт! Я ведь по каплям регулировал, – в ужасе подумал Слава. – Раствор в вену попадал струйно. Ну, сейчас начнется!» Быстро перекрыл систему. На очередном повороте больной открыл глаза и со страшным ревом начал извергать содержимое своего желудка прямо на грудь племянника черным от активированного угля фонтаном. Слава еще раз измерил давление. Сто двадцать на восемьдесят. «Ну, хватит, наверное. Доедем».

Протаскивая каталку мимо дверей, проемов и углов Слава проклинал планировщика этого здания.

– Ну, что тут у нас? – спрашивал Славу реаниматолог, измеряя давление.

– Нифедипин, пятьдесят таблеток, экспозиция пятнадцать минут, давление по нулям было, поднял.

– Промывали?

– Конечно, промывали, – ошалев от глупого вопроса, отвечал Слава.

– Ну, давление нормальное, а значит не наш. Везите его в терапию.

Врач что-то непонятное нацарапал в сопроводительном листе и ушел.

– В терапию так в терапию. Наше дело маленькое, – вытаскивая каталку, говорил Слава.

– С чем привезли? – спросила медсестра приемника терапии.

– Отравление. В РАО уже были, отправили к вам, – вздыхал глубоко Слава.

– Ясно, – расписывалась медсестра в карте, отпуская уставшую бригаду.

***

День медицинского работника. Пожалуй, единственный законный праздник для скоропомощника, когда он может накушаться всласть, и никто из коллег его не осудит. Слава еще в детстве голопузом любил смотреть по телевизору вручение премий «Призвание». Вот и сегодня он, сидя на диване, смотрел, как очередному доктору вручали заслуженную награду. Смотрел, завидовал, гордился за своих. Жена прекрасно понимала Славу и старалась в этот день его не трогать. Он уже успел обзвонить всех своих свободных скорочей и пригласить посидеть, выпить за медицину. Они скромно сидели на кухне, пили литровыми кружками пиво и снова вспоминали самые смешные случаи из их практики. О грустном говорить боялись. У каждого из них бывали смерти и до приезда, и в присутствии, но они ничего уже сделать не могли. С каждой ушедшей жизнью уходила частичка их души. Всю пережитую боль не вырвать из сердца скоропомощника. Далеко не каменное у них сердце.

–А пойдемте покурим! – предложил Костя.

– Конечно, пойдем, – поднимая бокал с пивом, сказал Слава.

– Я с вами, но курить пока не буду, - отвечал Яша, фельдшер из бригады реанимации.

– Чего это ты вдруг? – удивился Слава.

– Тяжело в последнее время стало, задыхаюсь. В прошлую смену работали я, Семеныч наш и Снежана. Отправили нас на «без сознания, сорок лет». А у больного, со слов его собутыльника, были судороги. Они его, значит, на спину положили и ложку в рот запихали. В общем, задохнулся мужик, язык запал. Мы с Семенычем быстро его на пол…

– А сколько времени-то прошло? Сколько он был без сознания? – перебив Сережу, спросил Слава.

– Три минуты плюс доезд две минуты. Ну, так вот. Мы его быстро на пол. Снежана трубку и проводник готовит, Семеныч ИВЛ включает, а я давай его качать. Пока Семеныч трубил его, я ЭКГ снял – изолиния. В общем, качаю дальше. На пятой минуте уже стал задыхаться. Сказалось мое курение. Теперь вот решил поубавить количество сигарет.

– А с мужиком-то чего? – в два голоса спросили друзья.

– Так умер он. На двенадцатой минуте появился пульс, но дыхание не восстанавливалось, на ЭКГ безобразие. На тридцатой минуте пульс исчез и все. Ушел от нас.

– Жалко! – потушил вторую сигарету Слава.

Они снова двинулись на кухню. Уже изрядно подвыпивший Слава держал в руках гитару, перебирал пальцами струны, крутил колки, грустно смотрел в окно. И вдруг он запел, резко ударяя по струнам рукой:

Ну что за дурдом в этой нашей России,

Мы о зарплате достойной просили.

Тяжко богатых больных от похмелья спасать.

В поликлинику люди ходить не желают,

По пустякам 03 по ночам вызывают,

Неврастеников много, и жалобы стали писать…

В этот момент он с улыбкой посмотрел на друзей и, набирая темп движения руки по струнам, вновь запел:

Пропитанная кровью вся спецформа моя.

Жалоба пришла, лечи не по стандартам.

Неврастеничку нафиг послал сегодня я,

Начмед мой недоволен, как отношусь я к картам вызовов.

Друзья смеялись, а Слава делал красивый проигрыш на знакомых всем трех аккордах. Он продолжал петь, голос его становился грубее:

Валяется бомж на скамье у подъезда,

Машины повсюду – проехать нет места,

А жители звонят: сознание он потерял.

Подойти и проверить они не желают,

Бомжи ведь, как правило, очень воняют.

Ну, пьяный, и кровь на лице, и нас нафиг послал.

И Слава снова выдавал припев. Друзья ему подпевали. Сережа, имитируя игру на барабанной установке, бил ладонями то по столу, то по бутылке, то по подоконнику кухни. А Слава снова пел:

Неотложку с экранов дерьмом поливали,

В это время бригады ДТП разгребали,

На руках размозженное тело в машину несли.

Раздышали, кололи центральную вену.

Физраствор замерзал – я согрел своим телом.

Пускай грязью снова польют,

Мы больную спасли…

И Слава еще сильнее, и еще громче пропел припев. После исполнения друзья аплодировали, смеялись. Каждый в этой песне Славы увидел себя.

– Ребята! Давайте выпьем за тех, кого с нами нет. За тех, кто погиб на вызове, исполняя свой долг, за тех, кто на пути к месту вызова попал в аварию, и их нет сейчас рядом с нами, за тех, кто светил другим, но сгорел сам, – предложил Костя.

Друзья встали. Воцарилась ничем нерушимая тишина. Они втроем стояли и смотрели в облака сквозь стекло оконной рамы. У Славы на глазах наворачивались слезы. Они молча осушили бокалы до дна.

Скольких людей сожгла скорая помощь? И ведь не просто людей, а сильных духом, мужественных, идущих спасать народ, несмотря ни на что. Сжигает скорая, но люди с чистым сердцем вновь идут на подстанцию, чтобы вновь одеть свою спецформу и лететь по дорогам страны навстречу чьей-то боли.

***

– Смены, пройдите в актовый зал на пятиминутку, – зазывал диспетчер на утреннюю экзекуцию. Слава уже успел принять смену и покорно шел в строю коллег наверх по лестнице. Он знал, что сейчас полчаса, а то и больше будут обсуждать карты вызовов, отчитываться о работе бригад. Коллеги кучно восседали на задних рядах, а завподстанцией торжественно оглашала пару благодарностей и несколько десятков необоснованных жалоб. Новая смена от души смеялась в кулаки, старая делала вид, что разглядывают пол, изредка похрапывая.

– Двенадцатая, – как спасение объявил диспетчер.

Внизу у оперативного отдела толпились студенты, разглядывая распечатку бригад на сегодня. Кристина, увидев Славу, улыбнулась.

– Здравствуйте! Я сегодня снова с вами.

– Привет! Чемоданы смотрела? Все есть?

– Все в порядке, – отвечала Кристина.

– Ну, что тут у нас? Ну вот, температура, четырнадцать лет. Поехали.

Квартира находилась в трехлистнике, в доме на три крыла по двенадцать этажей. Вдвоем они вошли в грязный вонючий подъезд.

– Ну и что? Как мы туда попадем? Звонок не работает, дверь в крыло заперта, –возмущался Слава.

– Ладно, сейчас попадем.

Слава поставил чемоданы рядом с дверью, достал сотовый телефон, позвонил в оперативный отдел.

– Двенадцатая бригада беспокоит! Мы в крыло попасть не можем, звонок не работает, – сообщал обстановку Слава.

– Она вас встречать должна, посмотрите по сторонам. Там два выхода из дома, –отозвались на том конце провода.

– Ладно, посмотрю.

Слава оставил Кристину с чемоданами, а сам пошел к другому выходу посмотреть. Никого не было. Снова зашел в подъезд и увидел, как из заветной двери крыла дома выплыла фигура, достойная пера Пикассо. Волосы серые, жирные, в разные стороны, лицо, заплывшее от недельного алкоголя, под левым глазом синяк. Фигура, когда-то бывшая женщиной, неуверенной шаткой походкой двигалась на студентку в окружении чемоданов.

– Женщина! Вы скорую вызывали? - преградив путь в усмерть пьяной дамы к Кристине, спросил Славы.

– А вы че? Скорая? – невнятно, икая и распространяя запах перегара по подъезду, отвечала женщина.

– Нет, конечно! Пиццу развозим. Скорую вы вызывали?

Дама остановилась, вытаращила глаза, уперлась кулаками в бока.

– Так! Ты пошел вон отсюда, а ты пойдешь со мной! – схватила дама за руку изумленную студентку.

Слава быстро отбил руку в сторону и отодвинул студентку на безопасное расстояние.

– Показывайте дорогу! Куда идти? – грубо и громко приказал Слава.

Мадам, не ожидав такого поворота событий, медленно поплелась в квартиру. Открыв дверь, она остановилась.

– Надевайте бахилы! Я знаю, вы обязаны их надевать, – гордо заявила она.

Обязаны! Это выражение для Славы было как красная тряпка для быка. Пьяная, грубит, а в квартире ребенок, которому, может, угрожать опасность.

– Сейчас подъедет полиция, и я посмотрю, как вы на их ноги наденете бахилы, – доставая телефон, говорил Слава.

– Да как ты смеешь, щенок? У меня муж – полковник полиции, – кричала во все горло пьяная.

– А мне по барабану, кто ваш муж и кто вы! До скорой встречи! – совсем озверев от злости и хватая в охапку Кристину, выходил из подъезда Слава.

Сели в машину, Слава закурил.

– Центр, двенадцатой!

– Слушаю, двенадцатая.

– Женщина в состоянии алкогольного опьянения препятствует осмотру ребенка, грубит. Нам бы полицию.

– Двенадцатая, ожидайте, полиция подъедет.

Страшная штука этот алкоголизм, но женский страшен вдвойне. Неустойчивы в психическом плане женщины, находясь в состоянии алкогольного опьянения. Еще пять минут назад она в салоне поливала тебя слезами, рассказывая, как ее бросил мужчина, лезла целоваться, зацепившись колготками за носилки, но, тут же вспомнив, что медик – мужчина, посмевший раздеть ее ради осмотра, набрасывалась с особой яростью и пыталась расцарапать все твое «бесстыжее» лицо. Слава знал это и не раз говорил коллегам, что лучше сорок здоровых пьяных мужиков, чем одна выпившая дама.

Водитель дремал на руле, Кристина пыталась разобрать почерк Славы в карте вызова, Слава смотрел в мрачное небо. Тишину нарушил визг тормозов полицейского уазика, из которого выскочили два добрых молодца под два метра ростом с автоматами наперевес.

– Здравствуйте, женщина весьма пьяна, мешает осмотру ребенка. Вы б ее подержали, а мы посмотрим. Мало ли что там с ее сыном, - собираясь идти следом за полицейскими, говорил Слава.

Крыло на пять этажей было не заперто, видно, забыла мадам закрыть за собою, либо, что очевиднее всего, попросту не смогла. И вот она, двадцать пятая квартира. Звонок, другой, и дверь без всяких вопросов отворила все та же дама с тем же синяком, тем же перегаром и с теми же лохматыми волосами.

– Здравствуйте еще раз! Ну вот теперь-то мы обязательно войдем в квартиру, – улыбаясь в тридцать два зуба, говорил Слава.

Дама, увидев двух бойцов в форме и с автоматами, вновь приняла позу, похожую на ту, когда жена встречает своего пьяного мужа в час ночи. Ее и без того красные глаза еще пуще налились кровью, дыхание участилось.

–Ааа! Так это, значит, вы сделали? Вы ментов вызвали? Ну, я вам покажу! Я на вас всех найду управу, – во все горло кричала мадам.

– Найдете! Где больной? Позвольте, мы посмотрим ребенка. Бахилы на скорой помощи, как и в полиции не нужны, вдруг ноги о стекло порежем, – язвил Слава.

– Вытирайте обувь и проходите, – смирилась дама.

Вчетвером они пробирались по коридору, переступая бутылки и прочий мусор, в темную маленькую комнатушку. На диване лежал мальчишка четырнадцати лет. Его худощавое лицо было накрыто влажным полотенцем, все остальное тело покрывала пара толстенных одеял. Видимо, горе-мамаша пыталась проявить заботу, укутав свое чадо, но вот таблеток от температуры не нашла. Да и откуда ж им взяться, если на пиво едва хватает.

– Здравствуй, друг! Что болит? Как болит? Когда заболело? – осыпал вопросами Слава.

Выяснилось, что болеет уж неделю. Врача мать не вызывала, отца нет. В поликлинику тоже не водила, ибо ежедневно занята приемом очередных гостей из разряда собутыльников. Осмотрев внимательно ребенка, Слава поставил диагноз: ОРВИ. Гипертермический синдром. Температуру надо бы снижать, да вот согласие на укольчик мать явно не даст. А мать в это время усердно звонила в полицию и кричала, что к ним ворвались четверо и пытают ее ребенка, а у двоих из них еще и автоматы. Один из бойцов выхватил трубку и объяснил дежурному, что все в порядке, что экипаж на месте, а дама пьяна. Ну, какое ж согласие от нее? Она невменяемая, а значит, решение за нее принимает Слава. Набрав знаменитую тройчатку в шприц, он объяснил парню, что это и зачем. Парень, согласившись, лежал на животе со спущенными штанами.

– Сережа! Не соглашайся на укол! Убьют еще тебя изверги, – во всю глотку кричала мамаша.

– Мама! Закрой, пожалуйста, свой рот, - ойкнув от укола, кричал в ответ подросток.

Раздав кучу рекомендаций мальчугану и предупредив мамашу о визите органов опеки, Слава с Кристиной покидали поле брани под вопли и проклятия в их адрес.

– Двенадцатая, свободна! – отзвонилась Кристина.

– 12.25, возвращайтесь.

Все-таки здорово летом на смене. Водитель не торопится, дабы торопиться пока незачем, рядом молодая студентка, далеко не глупая, раз спрашивает все и жадно следит за действиями фельдшера. Слава полностью открыл окно и одарил прохладой всю кабину. От ветра сопроводительные листы разбросало по полу, и Кристина бережно укладывала их в папку.

– Ну что, Кристина, понравилась практика? Есть вопросы? – спрашивал Слава.

– Очень понравилось. Я вот закончу и к вам приду.

– Кристина! Сорок раз подумай, прежде чем напишешь заявление. Эта работа не для девушек. Бери, хватай, неси, коли, да смотри по сторонам, чтоб никакой урод тебе голову не проломил.

– Почему Вы так говорите, Вячеслав Валерьевич?

– Сколько можно тебе повторять, чтобы ты не обращалась ко мне на Вы. Ты и я коллеги, как брат и сестра. А по поводу работы я так тебе скажу: будь моя жена медиком, ни на шаг бы к скорой помощи не подпустил. Выводы сделаешь сама.

На подстанции фельдшерских бригад не было. «Видно, диспетчер гоняет наших», – подумал Слава. На то они и выходные, чтобы скорая помощь усиленно работала. Народ отдыхает, фельдшер страдает.

– Наташ! Там дама вообще никакая, с ребенком. В общем, дай-ка мне бумагу, я пару строк в опеку напишу, – сунув голову в окно оперативного отдела, отрапортовал Слава.

– Так ведь она позвонила. Взяла номер телефона замглавного и его сейчас терроризирует. Говорит, мол «ладно я неадекватная, но этот молодой человек вовсе…», - пытаясь удержаться в кресле, смеялась Наташа.

Кристина записала карту в журнал, закодировала диагноз как j06.9 и R50.9.

– Ну что, куряка! Пойдешь курить? – спрашивал Кристину Слава.

– Пойдем.

– Мне вот интересно, тебя муж за сигареты не гоняет? Я бы свою, если бы узнал, что курит, придушил бы.

– Неа! Не знает он! – смеялась Кристина, прикуривая ароматизированную сигарету.

Парадокс! Медицина пропагандирует здоровый образ жизни, но, глядя на скорую помощь, приходишь в замешательство. Половина фельдшеров с сигаретами. Как же так вышло? Наверное, все-таки стресс заставил затянуться дымом. Курят фельдшеры, поднимаясь в очередной раз на пятый этаж со всеми чемоданами в охапку, без лифта, зарекаются бросить. Выходя же с вызова обруганные и подавленные, вновь закуривают. Зачем?

***

– Слава! Поезжай. Полиция вызывает на адрес, у них психоз, – подавая бумажку, говорила Наташа.

– У них тоже психоз бывает! Они тоже люди, - язвил с улыбкой Слава.

В машину шел, докуривая сигарету, внимательно изучал квиток. Скорочи уже все разъехались по вызовам, и Слава оставался на подстанции один. «Валера, настало твое время», – вспомнив фразу из какого-то сериала, подумал он. Бросил окурок в урну, но не попал. Не повезет, значит. Эх! Хлопнул дверью, задребезжали стекла, машина рванула вперед. Улица, вторая, третья, снова перекресток. Господи! Жара-то какая! Открыл окно: девчонки в юбках куда-то спешат, ну как не проводить взглядом? И Слава их провожал.

Ехали медленно мимо домов и верениц брошенных старых автомобилей под окнами богато обставленных квартир. У одного из автомобилей возникла картина, достойная пера художника. Мужик, видимо, весьма не трезвый, повернулся пятой точкой к дороге, а лицом к окнам домов. Может быть, решил, что из окон квартир на него никто смотреть не будет, а вот проезжающие на дорогих авто горожане и какая-то скорая помощь может увидеть в руках его нечто тайное, особое. И он прятал, но авто скорой помощи неслось с ужасной скоростью сорок километров в час, поэтому неизвестным было для Славы окончание той странной процедуры пьяного мужчины. Может быть, полиция заберет, а может быть… а и бог с ним. Возле заветного подъезда стояла машина с полицейскими номерами. Рядом с ней двое в соответствующей форме.

– Здрасьте вам, служители закона! Где больной?

– В подъезде.

– Ну, пойдемте, показывайте.

А психоз и не думал проявляться галлюцинациями и прочими видениями, не ругался, не кричал. А попросту лежал клубочком на лестнице. Как кот на лавке, знаете ли. Лежал и никого не трогал. А в России оно всегда так. Если ты никого не трогаешь, тогда тебя обязательно кто-нибудь тронет. Жильцы – полицию, полиция – нас, мы – клубочка.

Перегаром разило на весь подъезд. Одет он был, как и все из его контингента, именуемого бомжами: грязные штаны, рваные кроссовки, несколько кофт, и все это добро источало запах аммиака, или попросту едкой мочи. Почему человек опустился до такого состояния, известно лишь ему самому. Почему становятся бомжами, известно многим. Слава не понимал, почему, имея руки и голову, не вернуться к нормальной человеческой жизни. А бомж? Жизнь его – замкнутый круг. Бутылка, подвал, собутыльник, драка, больница.

– Тут все ясно, - говорил Слава, увидев на голове царапину. – Повезем в травму, только поднять бы его.

Слава набирал шесть кубиков кордиамина. Влил в каждую ноздрю по три и зажал руками нос. Тело, приоткрыв глаза, попыталось оторвать чьи-то наглые руки, вцепившиеся в его обонятельный орган, но не смогло. Болевые раздражители тоже не приносили должного эффекта. Тело мычало в такт каждому щипанию его мягких мест.

– Ладно! Все равно наш клиент! Смотрите за ним, чтоб на спину не лег. Если будет поворачиваться, ногой его придержите, а я пока чемоданы унесу да носилки захвачу. Не раздевать же его в подъезде для осмотра.

А те самые, кто вызвал полицейских, расходились по домам огорченные тем, что представления не будет. Слава позвал водителя, вытащили каталку, спокойно шли с носилками в подъезд.

– Вот вам перчатки, одевайте, – Слава раздал сотрудникам полиции и водителю средства защиты рук желтого цвета. Одним быстрым движением они забросили пока еще неизвестного больного на носилки и потащили в салон газели.

– Женя! Включи хоть вытяжку что ли, дышать невозможно, – просил водителя Слава.

– Так она у тебя в салоне включается.

Слава нажимал кнопки в салоне. Нервничал.

– Опять ничего не работает! Зимой печка сгорела, летом вытяжка отказала. Ремонтировать-то когда будете? Вылазь из-за руля и чеши мне на помощь. Не одному же мне тут потеть и задыхаться, – кричал Слава, проклиная старые газели и самого себя.

Он бережно раздел больного, снимая все, оставляя трусы. Смотрел, искал что-то на грязном теле, отмахиваясь от прыгающих вшей. Ничего! Лишь эта царапина на голове. Да и ее хватит, будет основанием свозить в травму. Давление 130/80, сахар крови 7.8, на кардиограмме синусовая тахикардия и метаболические изменения. Да и бог с ним. Ввел витамины из группы B, поехали в травмотделение. Больной все же выдавил из себя пару слов. Звали его Николай Николаевич, вроде как 45 лет, приехал откуда-то. Больше ничего он сказать не смог. Молча лежал на носилках, моргал глазами, глядя в потолок. Слава сидел на кресле у дверей. Занимаясь оформлением карты, Слава услышал подозрительное до боли знакомое журчание за спиной. Оглянулся. Николай Николаевич с блаженной улыбкой на лице одной рукой держал источник журчания и поливал уверенной желтой струей и носилки, и чемоданы, и самого себя.

– Ах, ты! Твою же мать! – закричав, вскочил Слава.

Хотел, было оглушить чемоданом эту голову с улыбкой, но было уже поздно. Николай Николаевич, спрятав орудие возмездия в глубине трусов, молча скрестил руки на груди и изобразил вид больного, ни в чем не виновного человека.

– Женя! Сам будешь носилки мыть! Понял? Затащили в тепло на свою голову. Включай мигалки и гони быстрее, пока он и остальные сфинктеры не расслабил.

На пандус приемного покоя влетели пулей. Слава выскочил из салона, жадно глотая воздух.

– Что привезли? – увидев голое и мокрое тело на носилках, спрашивали медсестры.

– Да все тоже, – хохотал Слава.

Больного перегружали на другую каталку, сестра расписывалась в карте, водитель уносил вонючие носилки в машину.

– Пока не покурю, никуда не поедем, – смеялся Слава, протирая руки антисептиком.

На пандус одна за другой въезжали кареты. Больные шли сами, некоторых несли на носилках. Сколько ж мы их за смену возим сюда? А за неделю? А за год? С ростом научно-технического прогресса растет и количество травм. Ан нет! Большая часть больных в состоянии алкогольного опьянения, и прогресс тут ни причем. Алкоголь! Всему виною алкоголь и зависимость к нему. Он повсюду. Он убийца. А мы? Мы сами себе враги. Выбираем для себя то, что нас губит.

– Освободилась двенадцатая бригада, нужна обработка салона, – выдавил из себя Слава.

– Обрабатывайтесь.

***

Летние белые ночи. Завораживают тепло и звезды. Этим маленьким ярким точкам суждено гореть лишь несколько часов. Ну, а пока они горят, есть время любоваться. Точнее нет времени ими любоваться, диспетчеры не дают.

– Двенадцатая бригада, на вызов!

Слава встал, стряхнул пепел с синих, но в ночи черных штанов и торопливо пошел вдоль колонны спецтранспорта к оперативному отделу.

– Ну, что там у нас? – спрашивал Слава у диспетчера, принявшего вызов.

– Судороги у парня шестнадцати лет, вызывает брат.

Ночь, молодой человек, судороги, вызывает брат. Все сложилось как в том уравнении с одним неизвестным. Однако неизвестное на скорой в ряде случаев предполагается верно. Скорее всего, очередной наркоман после курения смеси «спайс» выдал конвульсии, так и не успев получить свой желанный так называемый кайф.

– Женя, врубай дискотеку, и погнали, у нас судороги.

Приехали. ЭКГшник на плечо, сумку и контейнер в руки, папку в зубы, попытка носом надавить нужную цифру на домофоне. Дверь щелкнула и отворилась без всяких вопросов вызывающих. Значит, все-таки нужна помощь. Быстро на пятый этаж. Дверь открыта. Квартира.

– Здравствуйте!

– Он вот! Он лежит, молчит, не говорит совсем. Я не знаю, что с ним! Помогите, – со слезами на глазах причитала мать больного.

Лысый пацан лежал у туалета на боку. Весь пол был улит рвотными массами. На здоровом стокилограммовом теле была простыня, а под ней ничего.

– Он, знаете, так рыгал, что трусы испачкал, я все с него сняла, – белугою ревела мать своего чада.

– Да успокойся ты, иди в комнату! – прикрикнул старший сын на мать.

Дышит. Зрачки узкие, сознания нет. Слава тщательно осматривал тело больного. Голова не разбита, гипертонус конечностей.

– Судороги видел? – спросил Слава у старшего брата.

– Мы спали. Я услышал, как кто-то чиркал в туалете зажигалкой. Потом через пять минут что-то упало. Я кричал, но он не открывал. Я выломал дверь, а там он весь бледный, лицо синее, и трясется весь так, - изобразил судороги брат больного. Да так жизненно изобразил, что Слава грешным делом решил, что это их семейное, и чуть было не принялся оказывать помощь старшому.

– Ясно все. Давай занесем его в комнату, а то темно тут у вас.

Вдвоем они затащили здоровенного парня в комнату. Слава замерил сахар в крови, снял пленку ЭКГ. Все в пределах нормы.

– Я рядом с ним нашел вот эту штуковину, – показывая Славе курительный прибор, говорил брат.

В карманах у больного нашли горсть травы и пакетик с порошком белого цвета. Все встало на свои места. Гипертонус сохранялся, подергивалась левая нога.

– Держи ему руку. Я катетер поставлю, а то выдаст опять судороги, где ж я тогда вены искать буду, – сказал Слава. Он достал из чемодана восемнадцатый катетер, затянул жгут на руке больного, заставил мать рвать куски лейкопластыря. После прокола кожи больной открыл глаза, закричал, попытался вырвать руку.

– Готово! Отпускай! Теперь уж пусть хоть в эпистатус впадает.

– Куда-куда? – переспросила мать.

– Неважно, – набирая реланиум в шприц, говорил Слава. Желтая жидкость быстро уходила по системе вен. Больной уснул.

– В больницу его повезем. Медицинский полис мне дайте и сходите к водителю, попросите мягкие носилки.

Слава спокойно записывал данные в карту вызова.

– Где работает? – спросил фельдшер, устремив взор на мать больного.

– В очень серьезной фирме. Его туда отец устроил, так сказать, по блату. Господи, какой позор для отца, – причитала мать.

– Наверное, там он уже работать не сможет, – сказал Слава, не отрываясь ни на секунду от бумаг.

В это время больной пришел в себя. Он был дезориентирован, но на ногах стоял твердо. Слава предложил ему проехать в больницу, но тот наотрез отказывался, не соображая, кто он, где он, и кто рядом с ним находится.

– Послушай, юноша, у тебя после курения этой дряни возникли судороги. Если ты сейчас не оденешься и не поедешь со мною в больницу, я вызову наряд полиции, и тебя вмиг доставим туда, куда нужно, – уже идя на крайность, угрожал Слава.

Но больной не шелохнулся, продолжал отнекиваться от всего, даже не стал расписываться в карте вызова об отказе от госпитализации. Слава позвонил диспетчеру.

– Это двенадцатая бригада беспокоит. Больной неадекватен, ехать отказывается, мне бы наряд полиции на адрес, – бросил трубку Слава.

Через десять минут в комнату вошли двое архаровцев. Сказать вошли значит ничего не сказать. О чем им сообщила диспетчер, Слава не знал, но бойцы влетели в комнату с автоматами наперевес и чуть было не положили всех присутствующих на пол.

– И вам здравствуйте! – испуганно хлопал глазами Слава, обращаясь к сотрудникам правопорядка. – Ребята! Вас с отряда быстрого реагирования поперли? Вы чего так пугаете? Мне вот этого хлопца нужно до больницы сопроводить, а то брыкается шибко после курения трав заморских.

Больной по лестнице спускался сам – носилки не понадобились. Мать в машине слезно просила не сообщать куда следует, но порядки есть порядки: сдал больного в приемный покой, получил роспись в карте и был таков. Слава понимал, что его больной вскоре покинет лечебное учреждение. Ясно, что его мать все-таки уговорит врача приемного отделения не писать определенных бумаг, а тот, в свою очередь, будет весьма рад, что избавился от еще одного рутинного дела. Зачем же все это нужно было Славе? Все просто. Он – самое первое звено в контакте с больным, и, случись что, прокурор пригласит его первого к столу на допрос, на котором будет лежать его карта вызова. И никто: ни мама этого больного, ни заместитель главного врача – уже не поможет. У каждого своя голова на плечах. Спасение утопающего – дело рук самого утопающего.

Утро добрым не бывает. По крайней мере, об этом говорили коллеги Славы. Но все же он желал всем доброго утра и сам на него надеялся.

– Вячеслав Валерьевич! У Вас сегодня стажер. Вы постарайтесь ему все объяснить и показать, – встречала старший фельдшер Славу у диспетчерской.

– Эва оно как! И кто таков? – улыбался удивленный Слава, радуясь тому, что появятся дополнительные руки в делах благих и общих.

– Михаил Горовенко, выпускник медицинского колледжа. Он сам к вам напросился, – ворковала старший фельдшер.

– Ну что ж, приятно. А почему именно я? – не переставал удивляться Слава.

– Ну, это вы уж у него сами спросите.

В фельдшерской комнате как всегда было шумно, пахло потом и древними носками. Старая смена уходила, новая переодевалась. Слава громко всех приветствовал, пробираясь в глубь огромной комнаты и пожимая руки коллегам. На диване, на котором Слава обычно успевал отдыхать, сидел худощавый белокурый парнишка, нервно шнуровал новые кроссовки.

– Да повеситься мне на фонендоскопе! Да катетер мне в мочевой! Миша! Ты что ли? – воскликнул Слава, узнав своего помощника в борьбе за жизни людей в ДТП прошлой весной.

– Привет, Слава! А я вот колледж закончил. Пришел на скорую, и меня взяли. Спросил у старшей про тебя, мне сказали, что есть такой, вот я и напросился.

– И правильно сделал! Черт побери! Ну надо же! А ведь те двое после ДТП живы благодаря тебе. Ну, да ладно! Пойдем чай попьем, время есть еще.

Они сидели за столом. Слава угощал Мишу крепким сладким чаем с лимоном. Чай для Славы заваривала жена. Она брала добрую горсть крупнолистового, купленного на развес, бросала в термос, сыпала пять столовых ложек сахара и опускала изувеченный вилкой лимон. Все это добро заливала кипятком и намертво закручивала крышку.

Миша рассказывал, как он сдавал экзамены, как отвечал на вопросы. Они пили чай и хохотали. Выпили аж по три кружки, потом Слава повел Мишу в машину, показал оборудование в мельчайших подробностях.

– Да кому я все это объясняю? Ты же сам все знаешь! – восклицал Слава.

– Двенадцатая бригада, на вызов, – раздалось на весь гараж.

– Ну, началось! Беги в оперативный, бери бумагу, а я пока чемоданы по местам расставлю, – сказал Слава.

– Боль в спине, сорок пять лет, – радостно доложил Миша.

– Поехали. Первый раз посмотришь, а потом я на тебя смотреть буду, – смеялся Слава.

– Эй, доктора, какие там номер дома и квартира? – спросил Женя, сидящий за рулем.

– Семь, квартира четыре, – читая бумагу, отвечал Слава.

– Ну, идите, лекари, приехали.

Набрав номер квартиры на домофоне, ждали ответа. Гудок за гудком, ответа нет. Бросив чемоданы в салон, сели в кабину.

– Центр, ответьте двенадцатой!

– Слушаю вас, двенадцатая.

– У нас домофон не работает, позвоните им, пусть встречают.

Десять минут ожидания. На пороге никого, диспетчер молчит. Слава курил в окно, периодически ругая себя и всех своих пациентов. Редко когда встретят, чаще приходится стоять на пороге и мерзнуть в ожидании, пока какой-либо гражданин не пойдет выбрасывать мусор или за очередной бутылкой пива в соседний магазин.

– Двенадцатая! Мужчина перепутал адрес. Вам надо на семь дробь один.

– Тьфу! Опять значит пьяные! Ну, привыкай, Миша, у них, у пьяных, всегда что-то болит, – исправляя адрес в карте вызова, ворчал Слава.

У дома, у заветного подъезда, бродила женщина. Лицо ее было багрового цвета, а красные глаза выдавали запой неизвестной давности. Портрет встречающей уже предполагал, что на вызове трезвых нет, хотя, быть может, и есть, но это точно либо кошка, либо, не дай бог, собака, которая, как и все у них, не кусается.

– Вы что, позабыли, где живете? – язвил, выпрыгивая из машины, Слава.

Говорить женщина не могла. Шла молча, держась за стены подъезда. За ней следом навьюченные чемоданами шли Слава с Мишей. Типичный подъезд. Окурки горами на подоконниках, бутылки по углам.

Дверь в квартиру распахнулась, и фельдшеров окутал резкий запах табачного дыма и вечного, до боли знакомого запаха перегара. Господи, да в такой квартире за двадцать минут можно ингаляционное отравление заработать, а они еще и пить умудряются.

В небольшой комнатушке на большом старом диване сидели трое с раздутыми лицами. Если бы пришлось с закрытыми глазами определить, кто из них мужчина, а кто женщина, то различить их возможно было бы лишь по длинным засаленным волосам последней. Мужики с ног до головы были в наколках. Ясно, что не один год за решеткой был ими проведен. Один все же выделялся из группы. Он сидел, держась за поясницу, опустив пьяное скорбное лицо.

– Здравствуйте, кого лечить будем? – пытаясь сдвинуть бутылки со стола и поставить на него чемодан, спрашивал Слава.

Миша, не дожидаясь ответа, подошел к больному и пару раз ребром ладони огрел его слева, а затем и справа. От последнего удара больной подпрыгнул и, покрыв отборным матом Мишу и всю его родословную до десятого колена, присел на место.

– Правосторонняя почечная колика, – заключил Миша.

Опрос не получался. Больной мычал, кряхтел и охал. Миша набрал но-шпу и диклофенак по разным шприцам и ввел в соответствующие места.

– В больницу поедете? – спросил Слава.

– Не поеду я никуда нах…– мычал больной.

– Так ведь хуже будет! Почку потом придется вырезать, – пугал больного Слава.

– Слышь, братан, он мне почку вырезать хочет, – жалуясь собутыльнику и навязывая конфликт, кричал больной.

– В общем, мы вам все объяснили! Будьте здоровы, не болейте, – уносили ноги фельдшеры.

– Снова вызовет, паразит! – смеялся Слава.

– Да и черт с ним. Его право, – закуривая в подъезде на ходу, говорил Миша, протягивая сигарету Славе.

– Двенадцатая свободна, – отзвонился Миша.

– Двенадцатая, пишем! Красноармейская 90, встречают. 15-я – плохо человеку. Онко.

– Поехали! – рявкнул Слава.

– Ты чего? – спросил Миша.

– Да не люблю я такие поводы! Вечно какая-нибудь ерунда на вызове, – отвечал Слава.

Слава сидел и теребил в руках ручку. Вспомнил, как однажды ездил на подобный повод к вызову и попал на отек легких. Сам не смог справиться, пришлось вызывать на себя бригаду реанимации.

– Вон мужик крыльями машет, давай туда, – направлял водителя Миша.

По пути в квартиру расспрашивали встречающего о том, что заставило их вызвать скорую. Мужчина ничего не мог объяснить. В огромной комнате на широкой постели лежала пожилая дама. Старая желтая кожа приобретала уже пепельный цвет. Дыхание ее было прерывистым, и казалось, что вот-вот, и оно прекратится. Миша бросился измерять давление. Слава перебирал выписки из стационаров. Рак печени убивал женщину в течение девяти лет. Все органы были поражены метастазами. Жизнь больной была мучением.

– Давление по нулям, – со страхом в глазах выдавил Миша.

– Быстро катетер в вену и капаем физраствор. Кардиограмму тоже сними.

Слава нервно набирал номер оперативного отдела, одновременно набрасывая электроды на тело уходящей из жизни старушки. Слава понимал, что это конец, но как объяснить ее близким, что ничего сделать нельзя… Понимал, что если сейчас придется реанимировать, то это напрасная трата времени. У таких больных клинической смерти практически не бывает, сразу наступает биологическая.

– Двенадцатая бригада беспокоит! Наташа, у меня тут агональное состояние. Рак печени, четвертая клиническая группа, четвертая степень. Толпа родственников, хотят, чтоб ее лечили. Чего делать-то? – шепотом говорил Слава.

– Ну а что, будете ждать, когда она у вас умрет? Оказывайте симптоматическую помощь. Освободится врачебная бригада, сразу отправлю к вам, – кричала в трубку диспетчер.

Слава бросил телефон в карман, взял в руки кардиограмму. Черт! Полная поперечная блокада. Выругался про себя. Миша ковырял катетером в локтевом сгибе старушки, пытаясь найти хоть одну жиденькую вену, но все было тщетно.

– Миш, набери атропина кубик в двушку, – спокойно попросил Слава, вставляя в рот больной воздуховод.

– Коли под язык! Мужчина, бегом в машину к водителю, попросите реанимационный чемодан, – раздавал указания Слава.

Дыхание бабушки остановилось. Родственники рыдали, стоя в дверях комнаты.

– Вышли все вон! – крикнул Слава.

Вдвоем с Мишей они переместили безжизненное тело старушки на пол. Слава принял решение начать реанимационные мероприятия по социальным показаниям. Они качали и дышали, дышали и качали. На ЭКГ электромеханическая диссоциация, а вслед за ней асистолия. Через десять минут в комнату вбежала врачебная бригада. Слава вполголоса объяснил, в чем дело. Время на ненужную реанимацию утекло. Без лишних слов собирали вещи. Врач успокаивал родных умершей. Слава записывал данные. На улице молча покурили, сели по машинам и разъехались по новым вызовам.

Отвратительное состояние беспомощности в таких ситуациях. Оба фельдшера понимали, что смерть пришла, как бы цинично это не звучало. Не было и дня, чтобы машина не выезжала за покойным. Настроение было испорчено. Чтобы забыть очередного потерянного больного, фельдшеры говорили совершенно на другие темы, далекие от медицины.

– Слава, а ты давно женат? – спросил Миша.

– Уже девятый год, как женат. Живем душа в душу. Дочь-красавица растет. А ты чего спросил-то?

– Да я вот с одногруппницей уже четыре года живу. Она у меня в поликлинику ушла, на скорую я ее не пустил. Люблю ее безумно, хочу вот сделать предложение, но не знаю, как. Посоветуешь?

– О, друг мой, это дело серьезное. Раз уж не пустил ее на скорую, значит ею дорожишь. Советов я давать не буду, а смелость твоя сделает свое дело, – отвечал удивленный Слава.

Их беседу прервала рутинная череда непрофильных вызовов на температуру, ранения пальцев, головной боли после злоупотребления алкоголем и других состояний, которые могли бы подождать до утра. К вечеру они еле-еле передвигали ноги, сдавая смену. Отрывая в фельдшерской комнате одежду от потного и грязного тела, Слава спросил:

– Мишка, пойдем ко мне, посидим, пива попьем. Жена у меня добрая, понимающая, ругаться не будет.

Миша без лишних разговоров согласился. Впереди было два выходных дня, и друзья могли себе позволить расслабиться после тяжелой рабочей смены.

По пути к дому Слава предупредил супругу о госте, зашли в магазин, взяли пива. Тетя Валя с улыбкой грозила пальцем, а Слава, не дожидаясь ее слов, говорил сам:

– Чрезмерное употребление алкоголя вредит вашему здоровью! Но, тетя Валя, наша работа нас быстрее в могилу сведет, ей богу!

Друзья долго сидели на кухне, пили пиво, спорили, вспоминая вновь о работе. Миша рассказывал о том, как он любит свою девушку и что на днях обязательно сделает ей предложение. Курили на балконе, вспоминали самые нелепые и бестолковые вызовы.

– А знаешь, – взял в руки гитару Слава, – я тебе сейчас спою песню, которую я написал спустя два года работы на скорой. Ты уж не серчай на крепкое словцо в тексте, хотя, я думаю, ты меня поймешь и простишь.

Слава несколько раз сильно ударил по струнам, резко изменился в лице и запел:

Еще немного, еще чуть-чуть.

Ты слышишь, бабка, дыши, мы подъезжаем.

Инсульт второй у тебя, да ну и что.

На юбилее твоем мы погуляем.

Еще немного, еще чуть-чуть.

Уже и карточку сдал, намылил ноги,

Но матюгальник орет, а вызов мой.

Прохожий вызвал к бомжу, он на дороге.

Его ровные и тихие удары по струнам, спокойная интонация в голосе прервались на несколько секунд, создавая паузу перед проигрышем, который сменился быстрым боем и громким припевом:

Я знаю, смена кончится,

И выпить мне захочется.

Под водку из хрустальника

Забыть крик матюгальника,

Забыть квартиры этажей,

Вонь, маты, пьяный визг бомжей,

Неврастеничек долбанных,

Торчков, мать их, обдолбанных.

Забыть все то, что не успел

Спасти, не смог, не доглядел,

Забыть про смерть, забыть про боль,

Забыть про цифры три и ноль,

Забыть про эту рацию,

Забыть про всю подстанцию…

Закончив припев, Слава создал весьма продолжительную паузу. Он успел смочить пивом охрипшее горло и продолжил:

Еще немного, еще чуть-чуть.

Ты слышишь, бабка, дыши, мы подъезжаем.

Инсульт второй у тебя, да ну и что,

На юбилее твоем мы погуляем.

Еще немного, еще чуть-чуть.

Последний вызов, моем чемоданы.

Сдаем наркотики и к дому путь.

Нас дома ждут, мы в нем залижем раны…

Несколько раз он повторил припев, осушил стакан и убрал гитару в сторону.

– Да! Чтоб такое написать, это нужно прожить, – вздохнул Миша.

***

Многое изменилось за три года. Миша уже освоился и, как и Слава, работал один. Всякого успел повидать. И смешного, и грустного. Кого-то удавалось спасти, кого-то терял на руках. Работали они со Славой в разных сменах и редко, но все же пересекались.

Слава был дома, его разбудил ночной телефонный звонок.

– Але, – не глядя на дисплей телефона, сонным голосом сказал Слава.

– Привет, друг, нужен совет. У меня мальчишка семнадцати лет, задыхается. В общем, внезапно залаял, одышка, в легких трещит, свистит, температура в норме. Сатурация была восемьдесят пять процентов. Мы подышали пульмикортом, я ввел в вену двести пятьдесят миллиграмм преднизолона, а толку нет. Ставлю диагноз острый ларинготрахеит, стеноз два. Сатурация уже семьдесят. Что скажешь? Что делать? Гортань резать?

Это звонил Миша, очередной раз попавший в непонятную ситуацию.

– Ничего не надо резать. Было у меня такое. Набирай десятку эуфиллина на воде и медленно вводи.

– О, сатурация вверх поползла. Восемьдесят, восемьдесят пять, девяносто четыре.

– Отлично! Ставь бронхообструктивный синдром вторым диагнозом, давай кислород и вези в терапию.

– Понял! Спасибо, друг. Прости за беспокойство, – благодарил Мишу коллегу.

– Ну, кто там тебя опять? – проснулась жена.

– Спи, родная, Миша звонил.

– Юльку в школу не забудь завтра проводить.

– Не забуду, по пути на работу все-таки, – отвечал Слава.

***

– Двенадцатая! – содрагая утреннюю смену, прохрипел матюгальник.

– Наташа! Ты чего хрипишь? – ткнув пальцем в межреберье диспетчера, спросил Слава.

– Болею, лечусь. Поезжай и ты полечи. Бригада была уже у этой больной. Диагноз поставили острый коронарный синдром без подъема сегмента. Вводили морфий, гепарин, ну, в общем, все как обычно. Если что, вызывай на себя. Врачебных бригад у меня пока нет.

– Хорошо. Постараемся разобраться, – уходя, сказал Слава.

Дама сорока лет сидела на диване. Ее глаза выдавали испуг и некие страдания. Она периодически вскакивала с дивана, держась за грудь обеими руками.

– Что болит? – спросил Слава.

– Ой, в груди болит. Скорая была, укол поставили. Сначала опьянела, потом боль сильнее стала. Ну, поставьте уже что-нибудь, – кричала женщина.

– Раздевайтесь догола и ложитесь на спину, – спокойно попросил Слава.

– Вы что, издеваетесь, – повысила голос женщина.

– Ложимся! – приказал Слава.

Снял кардиограмму. Изменений никаких нет. Так, что-то тут не то, – подумал он.

– А что ели сегодня, перед тем как заболело в груди? – спросил Слава, широко раскрыв глаза.

– Курицу копченую, сала кусочек с перцем, – мечтательно пропела пышная женщина.

– Так! Живот показывайте! Тут болит? А тут? А тут?

– Ай, больно, – взвизгнула дама в тот момент, когда Слава, погрузив ладонь в правое подреберье, резко отнял руку.

Для пущего порядка он постучал ребром ладони по груди, и скрытое стало явным. Но-шпу в вену, платифиллин под кожу, и дама осыпала его комплиментами.

– Поедем Ваш инфаркт у хирурга лечить, – улыбался Слава.

– Доктор! Теперь с Вами хоть на край света, – расцвела пышная дама как майская роза.

– Ну, на край света – это Вы уж без меня, а пока только в больницу.

***

У приемного отделения Слава встретил своего друга Мишу. Тот выходил из хирургии.

– Привет, друг, тебя-то мне и надо! – протягивал руку Миша.

– Привет, Миш, погоди, заведу больную, сдам хирургам.

– Ну, как работаете? – вернулся фельдшер.

– Да с работой все прекрасно. Я вот по какому делу. Послушал твой совет и сделал своей Машке предложение, она согласилась. Через неделю свадьба, ты первый, кого я приглашаю.

– Да ты что? Правда? Здорово! Я тебя поздравляю, конечно, приду, – обнимал друга Слава.

– Ты жену и Юльку с собой бери, – прыгая в кабину, кричал Миша.

– Дочь у бабушки в деревне, местных пацанов гоняет, мы придем с супругой, – отвечал Слава.

Друзья разъезжались по новым адресам.

***

Шли годы. Бывшие юные фельдшеры возмужали, прошли огонь, воду и медные трубы. У Миши с Машей родился мальчик, причем в карете скорой помощи. Роды были стремительными. Миша в этот момент находился на вызове на другом конце города, вытаскивая с того света ветерана с отеком легких, и даже не знал, что жена его едет в роддом, что роды принял Костя. Фельдшеры гуляли от радости не меньше недели. Костя стал крестным отцом. Теперь уж мальчику десять лет и, как и папа, он мечтает стать фельдшером и спасать людей. Династия фельдшеров, однако.

***

– Двенадцатая бригада, на вызов, – миллионный раз произнес матюгальник.

– Юлия Вячеславовна, с отцом стажироваться будете или как? Только быстро решайте, а то Вячеслав Валерьевич сейчас спустится, – спрашивала новенькую фельдшерицу диспетчер.

– Ой, только не с ним. Он всегда был против моего желания работать на скорой. Он не подпустит меня к больному. Можно мне с Михаилом Сергеевичем? – просила дочь Славы.

– Можно, по блату! – хохотала Наташа.

– Двенадцатая бригада, отбой! Тринадцатая бригада! Горовенко Михаил Сергеевич, на вызов…

***

Скорая помощь – это маленькая страна, маленький мир, в котором живут большие люди. У них свои законы, свои правила, свой особый язык. Не каждому суждено стать частицей этого мира. Здесь вершатся судьбы людей, и так же рушатся. Этот мир недосягаем для обывателя-пациента. Пациенты боятся его, стараются обойти стороной, но все равно, оказавшись один на один со своими страхами, они набирают 03. Этот мир называется скорой помощью. Помогая другим, сгораем сами.

---

Комментарии