Стук в такие моменты всегда волнует, страшит. Я вздрогнул...
    — Кто там?
    — Больного привезли...
    Я, сказать по правде, обрадовался. Спать мне ещё не хотелось, а от воспоминаний стало немного тоскливо, одиноко. Притом больной, значит, не женщина, значит, не самое страшное — не роды.
    — Ходит он?
    — Ходит, — зевая ответила медсестра.
    — Ну, пусть идёт в кабинет.
    В дверь втиснулась фигура. Шапка находилась у фигуры в руках.
    — Чего же это вы так поздно? — солидно спросил я для очистки совести. — В чём дело?
    — Лихорадка замучила, — ответил больной и скорбно глянул.
    — Лихорадка?
    — Так точно.
    — Ну, как же она вас мучает? Расскажите!
    — Каждый день, как двенадцать часов, голова начинает болеть, потом жар как пойдёт... Часа два потреплет и отпустит.
    “Готов диагноз!” — победно звякнуло у меня в голове.
    — Расстегнитесь! Гм... так. Вот что голубчик, — сказал я, — очень советую ложиться к нам в больницу. Мы вас обследуем. Ну и полечим как положено.
    Больного увели, а я засел за любимое хобби — начал новый рассказ. О Киеве:

    “Весной зацветали белым цветом сады, солнце ломилось во все окна, зажигало в них пожары. А Днепр! А закаты! А Выдубецкий монастырь на склонах! Зелёное море уступами сбегало к разноцветному ласковому Днепру. Чёрно-синие густые ночи над водой, электрический крест Святого Владимира, висящий в высоте... Словом, город прекрасный, город счастливый. Мать городов русских.
    Это были те времена, когда в садах самого прекрасного города нашей Родины жило беспечное поколение. Тогда-то в сердцах у этого поколения родилась уверенность, что вся жизнь пройдёт в белом цвете, тихо, спокойно, зори, закаты, Днепр, Крещатик, солнечные улицы летом, а зимой не холодный, не жёсткий, крупный ласковый снег...”

    Перечитал. Не то... Скучно, как-то: “электрический крест... мать городов Русских... нашей Родины...” И вообще, “Весной зацветали белым цветом...” — разве так начинают? Цвели цветом... Да, рождённый ползать — не выйдет из меня Чехова. Переквалифицируюсь, что ли, в венерологи, хоть заработаю... Клиентов сейчас!
    А усталость напевала: ложись спать, злосчастный эскулап. Выспишься, а утром будет видно.
    Как он влетел, я даже не сообразил.
    — Что? Что случилось?! — выкрикнул я, чувствуя, что у меня холодеет лицо.
    — Доктор... что хотите... денег дам... Только чтоб не умерла. Только чтоб не умерла.
    — Что?.. Что? Говорите! — выкрикнул я болезненно.
    Он стих и шепотом, как будто по секрету, сказал мне:
    — Под комбайн попала... На поле... Лён убирали...
    — Кто?
    — Дочка моя, — ответил он шепотом, а потом крикнул: — Помогите!
    Пока я мыл руки, девушку доставили в операционную. Ситцевая юбка была изорвана, и кровь на ней разного цвета — пятно бурое, пятно жирное, алое. На белом лице у неё, как гипсовая, неподвижная, потухла действительно редкостная красота.
    Ассистент резким, как бы злобным движением разорвал юбку и сразу её обнажил. Я глянул, и то, что увидел, превысило мои ожидания. Левой ноги, собственно, не было. Начиная от раздробленного колена, лежала кровавая рвань, красные мятые мышцы и остро во все стороны торчали белые раздавленные кости.
    — Да, — тихо молвил фельдшер и ничего больше не прибавил.
    Тут я вышел из оцепенения и взялся за её пульс. В холодной руке его не было. Лишь после нескольких секунд нашёл я чуть заметную редкую волну. Она прошла... потом была пауза, во время которой я успел глянуть на синеющие крылья носа и белые губы...
    “Вот как потухает изорванный человек, — подумал я, — тут уж ничего не сделаешь...”
    Но вдруг сурово сказал, не узнавая своего голоса:
    — Камфары.
    Анна Николаевна, операционная сестра, склонилась к моему уху и шепнула:
    — Зачем, доктор? Не мучайте. Зачем ещё колоть? Не спасёте.
    Я злобно и мрачно оглянулся на неё и сказал:
    — Попрошу камфары... Готовьте ампутацию...
    После операции снова всё стихло.
    — Если умрёт, обязательно пришлите за мной, — вполголоса приказал я фельдшеру и отправился в свой кабинет к любимой лампе под зелёным абажуром.
    На чём я остановился? Ах да: Днепр, Крещатик, крупный ласковый снег... Пожалуй, продолжу о том, что сейчас в Киеве происходит. Так... Ну отделилась Украина от России — “Незалежность, незалежность!” И что, лучше стало? Нельзя же в самом деле отбить в слове “гомеопатическая” букву “я” и думать, что благодаря этому аптека превратится из русской в украинскую! Какая разница?! Хотя, разница между русскими и украинцами всё-таки есть. Как минимум между киевлянами и москвичами. Пожалуй, напишу:

    “Москвичи — зубастые, напористые, летающие, спешащие, американизи рованные. Киевляне — тихие, медленные и без всякой американизации. Попробуйте им объяснить, что такое казино или московские пивные, какое движение в Москве. Киев такая тихая заводь, темп жизни так не похож на московский, что киевлянам всё это не понятно. Да и не интересно. Киевляне газет не читают, находясь в твёрдой уверенности, что там заключается “обман”. Их мысли заняты другим — что будет дальше. Хозрасчёт лезет изо всех щелей, в ЖЭКе угрожают ремонтом парового отопления и носятся с каким-то листом, в котором написано “смета в валютном исчислении”. А какое тут валютное исчисление у киевлян! Они гораздо беднее москвичей. А как быть старушкам? Никому они не нужны, собес не может их накормить, потому что не такое учреждение собес, чтобы в нём были деньги. Пенсионерам действительно невмоготу, и живут они в странном состоянии: им кажется, что всё происходящее — сон”.

    Перечитал абзац и подумал — снова не то, да и кому это интересно? Занимайся, доктор, своими делами. Пойду-ка всё-таки в венерологи.
    Хотя... а что если дерзнуть и написать настоящий роман? Только завязка должна быть интригующей:
    “В один прекрасный день...”
    Нет, не так... А что если всё же:
    “Весной зацветали белым цветом...”
    Нет, лучше:
    “Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина...”
    — Доктор, больного привезли!
    — Иду, иду.
    Так, а какой же придумать псевдоним? “Афанасьев”? Нет... Может “К.Тугай”?
    — Михаил Афанасьевич, больной уже в приёмной!
    — Да, да, бегу. Чёрт возьми, впопыхах такие вещи не придумываются. Пусть остаётся как есть:
                                                           Михаил Булгаков.

---

Комментарии