У нас на станции работают в основном фельдшера. Мало врачей и медсестер. Часто обладателей этих редких для СМП-специальностей, иногда бородатых и накачанных , ставят работать вместе. Но сегодня Надюха была моей. Медсестра, согласно не столько написанному в удостоверении, сколько по жизни. Даже если бы она не была одета в пресловутую форму василькового цвета, а просто шла по улице в гражданке, у меня бы не было сомнений, кем она работает. Крепкие, но аккуратные руки, которые найдут вену там, где ее нет. Понимание без лишних команд и уточнений. Полное отсутствие суеты, но достойная скорость ювелирно выполненных манипуляций. И, конечно, моя любимая добрая улыбка. 
   Настоящая мартовская весна стучалась в дверь с обратной стороны небосклона теплеющим солнцем. Вызовов становилось немного меньше. Иногда между ними мы даже заезжали на подстанцию. Апельсин уже закатился за горизонт, оставляя нежно-оранжевые исчезающие следы на облаках, когда мы поднялись на десятый этаж в 373 квартиру.
— Девочки, я селедки наелась. — Женщина шестидесяти лет лежала на кровати в позе эмбриона. Совершенно зеленый цвет лица дополняли заостренные черты. — Как вспомню про нее, опять тошнит. 
—  Сколько раз рвота была и сколько раз жидкий стул?
— Стул — три раза, вода прям. А рвота — раз восемь, не меньше, тоже водой уже. Но после нее легче становится. Еще температура поднялась. Девочки, милые, я так не хочу в больницу. Помогите мне дома, пожалуйста, — женщина чуть не плакала.
— Когда стало плохо?
— Вчера вечером съела эту гадость, а ночью полоскать начало. То есть меньше суток.
— Температура 37,3, давление 120/70, сатурация 98, пульс 95. Живот мягкий, безболезненный, перистальтика усилена. Тургор кожи не снижен. — Пока я выясняла анамнез, сидя в углу, Надюха осматривала больную. Она так же старалась собрать как можно больше информации, которую я, сложив в единую картину, обращала в диагноз. 
— Неплохие показатели. Что ж, похоже на банальное КИНЭ. То есть кишечная инфекция неясной этиологии. Не пугайтесь этих слов. На самом деле они означают обычное пищевое отравление. 
— То есть в больницу не надо?
— У вас нет как такового обезвоживания. Если бы оно было, в первую очередь это сказалось бы на давлении, пульсе, кожных покровах. Голос бы осип. Слабость была бы такая, что говорить не могли бы. Еще в таком состоянии моча плохо фильтруется. Вы мочитесь как обычно? 
— Да, нормально.
— Вот. Значит, обезвоживания пока нет. Болеете вы всего первые сутки. В общем, нужно лечение. Амбулаторное, конечно. Врач из поликлиники вам поможет. 
  — Да где там… Когда они помогали?
— Слушайте, все зависит от человека. Есть очень внимательные терапевты, хотя и не в большом количестве. 
— Девочки, а можно мне капельницу, пожалуйста? Я все, что пью, сразу обратно вырываю. Очень прошу вас, мои хорошие.
Я вздохнула и посмотрела на Надюху. Моя любимая улыбка выражала полную готовность делать все, что бы ни взбрело в креативно развитую голову ответственной по бригаде. Больная, хоть и не была обезвожена, страдала от интоксикации. Согласно нашим алгоритмам, это не было как таковым показанием к инфузионной терапии. Но человеку было действительно плохо, со мной была прекрасная медсестра, и, — я посмотрела на часы, — время позволяло поставить капельницу. 
— А, давай, — я махнула шашкой, а довольная Надя уже доставала катетер и систему. Она любила работать руками, и в моем сердце это отзывалось на сто процентов. Пока капала баночка физраствора на 250 миллилитров, которая была у нас в ящике, напарница не поленилась спуститься в машину за раствором Рингера. Нормальный цвет возвращался на лицо больной все стремительнее с каждой новой каплей. Мы с Надюхой радостно переглядывались. 
— Как сейчас самочувствие? — спросила я, когда золотые ручки извлекли катетер.
— Намного лучше, девочки. Даже не ожидала, что настолько поможет. 
— Чудненько. Теперь, пожалуйста, дополните этот эффект регидроном. Знаете, порошочек такой на литр воды разводится. По глотку пейте, можно запивать водой, также по чуть-чуть. Уголь активированный, энтеросгель, полисорб или что-то в этом духе дома есть? 
— Да, уголь. Я приняла уже. 
— Замечательно. Наверное, знаете, что эти черные таблеточки надо раздавить?
— Знаю, но никогда не понимала, для чего. 
— Уголь адсорбирует на своей поверхности газы, токсины и даже яды. Поэтому нам нужна большая площадь препарата в желудке и кишечнике. Это позволит нейтрализовать максимальное количество гадости. 
— Теперь поняла, спасибо. 
— Есть еще такой препарат — энтерофурил. Он является кишечным антисептиком и очень хорошо помогает, особенно в первые дни заболевания. Но все же обратитесь, пожалуйста, в поликлинику. Все, что мы вам сказали, — это лишь житейские советы, — я рассмеялась, — а участковый сделает назначения. 
— Очень полезные советы у вас, девочки. И сердца добрые. Я после вас как родилась заново. 
— Это приятно слышать. На самом деле, мы именно для этого и работаем, чтобы… — Телефонный звонок не дал договорить.
— Юлька, ты что, решила там до смерти залечить? Сорок пять минут на вызове, — звонила диспетчер.
— Еще пять минут, не больше, правда-правда, честно-честно, — мне были неприятны эти звонки, но я понимала, что коллега по ту сторону невидимого провода так же, как и я, просто делает свою работу. Легкий юмор — лучшее лекарство от раздражения. 
— Мы побежали, а вы выздоравливайте. Договорились?
— И говорить не о чем. После такого лечения любой выздоровеет. 
Женщина поставила в карте вызова две подписи и проводила бригаду благодарным взглядом.