«Господи, пожалуйста, можно сегодня больше никуда не поеду?» Заканчивалась суточная смена. Я сидела на диване в холле. Старшего врача, с которым мы работали, сняли с линии в 7:00, ему полагалось два часа отдыха, далее — рабочий день. Я осталась одна. Из 1-ой инфекционной мы вернулись ближе к рассвету. Сил не было. Я сидела и понимала, что вызова не избежать: слишком мало бригад на подстанции. «Хорошо, Господи. Ну можно хотя бы первый этаж? И вызов такой, чтобы ничего экстренного, а просто поговорить». Внутри забрезжил положительный ответ, нежная ирония и добрая вневременная улыбка.
— Кря-кря, — сказал свое слово навигатор. 
— Так, что у нас там? — всмотревшись в экран, я не сразу поверила своим глазам. — Скорлупкина! Я считаю, это «бинго». — Сонные коллеги засмеялись. Постоянная клиентка имела психиатрический диагноз и вызывала скорую каждый день. Не со всеми лекарями пенсионерка Анна Ивановна находила общий язык и часто выводила бригады на конфликт. Очевидно, что лишенному любви и внимания человеку нужно было общение, которое ей давали редко. В общем, вызов был однозначно про «поговорить». Но главное — другое. Квартира больной со стертым от постоянного посещения порогом находилась… на первом этаже.
Улыбчивый водитель с густой бородой вызвался донести до двери ящик и кардиограф. Возражения не принял. «Спасибо Тебе, Господи. Ты даже это предусмотрел. Главное теперь — Тебя не подвести». Эту больную я знала давно и понимала, что поругаться с ней легко, а вот помочь — непросто из-за ее частой агрессии на нашего брата.
— Здравствуйте, Анна Ивановна. Давно у вас не была. Как Джой поживает? — В дверях вился брутальный сиамский кот. Я скинула кеды и прошла. В дальнем углу комнаты боком стояла огромная картина Христа в терновом венце. Не икона, именно полотно христианской живописи, где Господь был изображен не портретно, а в полный рост на небольшом отдалении. Я поставила ящик на пол и набрала воздуха в грудь. «Дай мне сил, Господи. Поехали».
— Что случилось, рассказывайте. И давайте сразу пленочку снимем. Все, как обычно, вы наши правила знаете.
— Вот тут жгет все и выворачивает. Раздирает просто, понимаете? Нестерпимая боль, — женщина показывала на левую половину грудной клетки. Это был стандартный набор жалоб Скорлупкиной на протяжении нескольких лет. За это время ее успели проверить на все, что возможно и невозможно, и не найти ничего, кроме банального остеохондроза. И то не всегда в обострении. Даже грыж между позвонками не наблюдалось. 
— Боль ваша привычная или какая-то новая?
— Моя, — буркнула женщина и опустила глаза в пол.  
— Как у апостола Павла, «жало в плоть» (2 Кор.12:7), помните? 
— Помню, — снова без особой дружественности выпалила больная, — сатурацию померяйте. 
Я еще раз вздохнула. Неприятно на вызове получать приказы от больных и тем более выполнять их. Но человек был глубоко духовно болен, и, чтобы ей помочь, требовалось войти в зону доверия.
— Анна Ивановна, кардиограмма спокойная. Сатурация 99, давление 130/80, ваше. Сахар посмотрим? — Не поднимая глаз, бедолага кивнула и протянула руку. Мне показалось, будто она испытывает чувство стыда. И, если я не ошибалась, это было хорошим знаком. 
— 6,8. Замечательно. Сегодня еще не кушали? — Горизонтальные движения головой. 
— Что-то еще беспокоит вас, солнце мое? Тревожность? 
— Голова кружится немного.
— Так, — я снова набрала в грудь воздуха и продолжила, — присядьте, пожалуйста. 
Неврологический осмотр, что и требовалось доказать, отклонений не нашел. Соматически больная была вполне стабильна и в экстренной медицинской помощи не нуждалась. Но, похоже, Бог послал меня сюда не за этим. 
— Зайка моя. Я понимаю, что вам больно и эти ощущения вас уже давно вымотали. Могу предложить вам обезболивание и поддержку. Чем могу, как говорится. 
— Кеторол?
— Да, вы же знаете. 
— Ну, сделайте… а что вы имеете в виду под поддержкой?
— Размышления по поводу вашего состояния и возможные пути выхода из него. Если вам интересно. 
— Давайте. Я помню, в прошлый раз мне было легче после разговора с вами. Только я совершенно не запомнила, о чем мы говорили. 
Я вздохнула в четвертый раз и нашла себя на мысли, что также не помню, о чем мы говорили. Иногда общение хорошо в моменте и важен не столько его смысл, сколько настроение. Если ей тогда стало легче, значит, коммуникация была продуктивной. Игла вошла в исколотую ягодицу под углом 90 градусов и прыснула лекарство в мышцу. И все же это было совсем не то, что ей нужно. 
— Говорите, Юля, я вас внимательно слушаю. 
— Знаете, всегда, когда к вам прихожу, любуюсь этой картиной. 
— Вы про Христа?
— Да. В терновом венце. Если вы читали Евангелие, то помните, что колючие ветви были возложены на голову нашему Спасителю римскими воинами во время Его поругания. 
— Помню. Но какое отношение это имеет к моей проблеме? Понимаете, я несчастна абсолютно. Меня никто не понимает, никто не жалеет, никто не верит мне. Все отвернулись от меня. А ваша служба вообще меня ненавидит. 
— Он тоже был тогда брошен, унижен и гоним всеми. Как вы. Разница лишь в одном. — Женщина подняла глаза. В них бушевало море отчаяния, но теплился микроскопический островок надежды. Мокрый и потрепанный волнами. — Он не был несчастен. Он знал, что, пройдя через весь этот в прямом смысле ад, дарует миру спасение от смерти и прочего зла.
— Я не понимаю… — море отчаяния расплескалось из глаз быстро стекающими капельками. 
Я вздохнула в пятый раз. Кроме картины в комнате было много икон святых. На полках пылилась преимущество духовная литература. Лучше не быть христианином вообще, нежели быть им формально. Впрочем, не мне судить. 
— Бог есть любовь. С этим даже некоторые атеисты соглашаются. А мы с вами это точно знаем. Потому что Он, будучи Сам Личностью, определил Личность ацинусом, структурной единицей общества. И так сильно, хоть и не взаимно, возлюбил это самое общество, что Сам стал человеком и абсолютно осознанно и добровольно пошел на крест. Чтобы нас спасти. Спасти от нашей гордыни и эгоцентризма. От нашего заблуждения, что «мир должен крутиться вокруг меня». Как он это сделал? Показал нам пример. Смелости, жертвенности, доверия Богу и, как следствие, — счастья в любых обстоятельствах. Да, с болью, да, со скорбью. Но счастья в осознании любви. И передаче нам этой любви через свою смерть и, конечно, воскресение. Настоящей любви, а не того, что на самом деле является привязанностью и зависимостью. 
Тишина звенела в комнате. Круглые капли текли по лицу больной. 
— Спасибо, Юля. Вы все сказали. Вы сейчас все объяснили. Я бы тоже хотела быть причастной к этой любви. Но не могу. 
— Конечно, можете, Анна Ивановна. Начните с простых вещей. У каждого свой путь и крест свой. Я хорошо об этом знаю. 
— Получается, у меня все это — психосоматика ? А на самом деле проблема в душе, так ведь?
Бинго! Второе за час! Как жаль, что не этично было включить диктофон и записать это признание, чтобы послушали коллеги. Психосоматика!
— Да, солнце мое. Вы совершенно правы. Спасибо большое за ваше смирение. Не отчаивайтесь, пожалуйста. Уцепитесь за тот факт, что Господь любит вас. А любит Он гораздо теплее, чем люди. Но мы будем стремиться за Ним, следовать Его примеру, учиться, правда? Иначе зачем тогда жить?
— Незачем абсолютно. Согласна. Спасибо. Я попробую. 
— Вы — герой, — я подошла ближе к сидящей на диване женщине, опустилась на колени и обняла ее. Счастье переполняло меня, и, кажется, я смогла подарить ей его малую частичку. 
— Вы тоже, Юля. Спасибо вам. 
— Иисус — наш герой, согласны? — я подмигнула больной и направилась к выходу, прихватив оборудование. Дорогу преградил брутальный сиамец. Терся об ноги и мурлыкал.
— Джой, отпусти доктора.
— Кстати, «joy» — по-английски «радость». Поэтому радуйтесь, пожалуйста. И снова говорю: радуйтесь (Фил.4:4.). 
Я вышла. У подъезда водитель перехватил сумки. Традиционный кофе на «Лукойле» обжигал бодрящим ароматом. Тихое счастье не покидало. Не сказав ей ничего о ее заморочках, но сказав о главном, я, сама того не зная, но очень желая, приоткрыла путь Богу в ее сердце. Возможно, ненадолго. До следующего приступа со звонком на «103». Но хотя бы на какое-то время, пусть на миг. Но не зря. Я не зря прожила этот день. И не зря живу на этом свете.