Фельдшер Курбатов
Фельдшер Курбатов до того, как начал работать на «скорой», сполна вкусил романтику службы. Два года - фельдшером на флоте. До этого – армия.
Во времена первой чеченской кампании, пока здесь в Москве все спорили...
Во времена первой чеченской кампании, пока здесь в Москве все спорили...
Фельдшер Курбатов до того, как начал работать на «скорой», сполна вкусил романтику службы. Два года - фельдшером на флоте. До этого – армия.
Во времена первой чеченской кампании, пока здесь в Москве все спорили: воевать-не воевать, Курбатова послали туда. А там уже воевали. И уже были раненые, а значит нужны были врачи. Военным фельдшером в Чечне Курбатов прослужил недолго. Осколком разорвавшегося фугаса вспороло живот, когда в одной из горных стычек с потерявшими всякий страх боевиками (смесь воспитанной веками ярости и гашиша напрочь отбила у них инстинкт самосохранения), Курбатов кинулся вытаскивать подстрелянного новобранца, такого же «зеленого» и неопытного, как он сам. Это не была случайная престрелка, боевики ждали - клочек земли в горах был начинен железом. Курбатов увидел, как перед ним судорожно вздохнула земля и в следующую секунду почувствовал обжигающу волну и запах паленого мяса. Тело сержанта, подорвавшегося на этом фугасе, потом собирали по кускам – груз 200. Курбатову повезло больше. Утром в сумке Курбатова было 5 ампул промидола на отряд из 25-ти человек. Курбатову досталась одна. И на том спасибо. Еще был спирт. Но не сразу. Курбатов не помнил, сколько провалялся в пыли, скрючившись от боли. Но сознания не терял. Потом были голоса сослуживцев, укол, кислый металлический привкус горлышка фляги. Потом над головой затрещали жесткие крылья оргомной стрекозы, поднялась пыль. В вертолете Курбатов отключился.
В госпитале было спокойно. Заботливые сестры поправляли одеяло. Санитарки жалели - они всех жалели: подкармливали собак у крыльца отделения, а выздоравливающим солдатикам иногда наливали водки. Курбатов ненавидел больницы, хотя сам был медиком. После ранения военного фельдшера Курбатова комисовали и отпала милитаристская приставка, теперь он стал просто фельдшером.
Вообще, жизнь Курбатова складывалась так, что даже не будучи солдатом, и напротив, призванный лечить, он чудом избежал смерти, схватив ни одно ранение. Это, последнее и самое серьезное, навсегда оставило огромный мятый шрам на животе и страх перед оружием. Устроившись на московскую «скорую», Курбатов старался по возможности избегать вызовов на огнестрел. Боялся, что руки будут дрожать, а фельдшер с дрожащими руками – жалкое зрелище. Но и без огнестрелов, на «скорой» приключений хватало. Работа – не из легких. Но больницы Курбатов не любил…
- В подлодке ты горел, кишками наружу в Чечне лежал – хватит тебе геройствовать, - говорил Курбатову знакомый доктор из приемной хирургии, - переводись к нам: тихо, спокойно, никаких тебе ночных вызовов, никаких «торчков» с финками, по подъездам не шляться. Сиди чай пей, мы сами всех порежем! Вот смотри, сегодня день прошел – только двоих положили, этого твоего тракториста сейчас заштопаем и пусть гуляет.
- Он трамваист, - хмыкнул Курбатов, - трамвай водит.
«Трамваиста» Курбатов привез прямо из трамвайного парка. Мужичек-молдаванин неудачно упал. На что – один бог ведает, но распорол себе руку аж до кости – кровищи полно, молдаванин ничего не говорит, только головой качает, так и привезли, молча.
- Да, ну его к лешему! Хоть космонавт! Я тебе о работе… Ладно, пошли чайку попьем.
- Некогда, и так долго ехали…
Курбатову, конечно, хотелось чаю, но, во-первых, он знал, что придется снова выслушивать жалобы на заведующую-стерву и находить отговорки, почему он все еще на «скорой». К тому же, не хотелось оставлять водителя (он тоже сегодня на сутках, пусть лучше подремлет на подстанции, чем тут в машине торчать).
- Ну, пойдем хоть покурим.
Курбатов, хирург и нагнавший их у дверей молодой ординатор (высокий юноша в очках, бледно-салатовом хирургическом костюме под цвет лица, со свежими кровавыми пятнами на штанине) вышли на крыльцо «приемки». Закурили.
- Ваш-то лыка не вяжет, - юноша кивнул в коридор, где оставил порезанного «клиента». - Давление меряли?
Курбатов не ответил, только коротко махнул головой: нет, мол.
- А кровопотеря большая? - не унимался юноша.
Курбатов затянулся и еще раз махнул головой, только на этот раз добавил кривую ухмылку: фигня, мол. Юноша обрадовался:
- Ну, тогда мы ему сейчас устроим цыганочку с выходом! - и изобразил в воздухе пинок, махнув окровавленной штаниной.
- Да он и не претендует! - на крылечко вышла медсестра. - Он уже спрашивал, где он и на каком автобусе отсюда уехать?
- О! Вот и отлично! - потер руки юноша. Курбатов угостил сестру сигаретой, а сам пожал руку своему приятелю и залез в кабину.
Надо сказать, что Курбатов отличался, как бы это выразиться, массивной, но не очень рельефной комплекцией. В общем, мог бы называться солидным мужчиной, если бы не черная борода-эспаньолка и копна пышных черных волос - воин Чингизхана. К тому же Курбатов курил трубку. Неторопясь, набивал ее ароматным ванильным или вишневым табаком, сладким и липким как варенье, неизменно пахнувшим черносливом, умело раскуривал и комната отдыха на подстанции наполнялась нездешними тропическими ароматами. Курбатов разваливался в огромном, драном, но на редкость уютном кресле из кожзаменителя, медленно курил, слушал - отдыхал. Иногда он сам рассказывал любопытные истории, но только тогда, когда действительно было, что рассказать. Обычно его слушали внимательно, не перебивая - уважали… но побаивались и все же сторонились. Все это создавало образ Курбатова - пирата, этакого «морского волка». Многие знали о его флотском прошлом, а кто не знал, все равно понимал, что перед ним настоящий пират.
Вот и теперь Курбатов раскурил свою трубку и, лежа в кресле, вдыхал приторный дым (сегодня это была ваниль). Бездельничающего народу было не много, все на вызовах. Курбатов посмотрел на электронные часы на стене: громадные цифры мигнули 23-41. «Час волка» в аппогее. Начало ночи – самое тяжелое для скоропомощников время, вызовы один за другим, профессиональный час пик. Курбатову и не надо было проверять время – все разъехались, значит началось. «Сейчас и меня запрягут. Успеть бы трубку докурить», - Курбатов пожалел, что не остался попить чаю в больнице. «Не бось какие-нибудь печенья были, а может даже мед… у них иногда бывает мед, кто-то из сестер носит, вроде у отца пасека в деревне… мед это хорошо… когда прозрачный незасахаренный… душистый такой… тягучий… и горячий чай… и мед во рту таит…» Курбатов ясно представил себе чашку дымящегося чая, прозрачную глубину теплого меда в пластмассовой розетке с цветочками по краям… Потом нарисовалась поляна, деревенская пасека, гул… пчелы гудят… И кукушка где-то в лесу: «Ку-ку. Ку-ку…» Курбатов начал считать: четыре-шесть-девять…
- Шестнадцать-тридцать восемь!! На вызов!
Курбатов почти уснул. Резкий лай из громкоговорителя прервал его сладкую медовую дрему. Он открыл глаза: пчел не было. Трубка погасла. Курбатов выбил из нее оставшийся табак в грязную переполненную пепельницу, и засунул трубку в карман жилета, рядом с фонариком для проверки рефлексов. Он не слышал какой номер бригады выкрикнули, но точно знал, что это по его душу. В зале кроме него никого не было, только без звука работал старый телевизор (его вообще не выключали - всегда кто-то приезжает-уезжает, пусть работает). Курбатов еще секунд пять смотрел на экран (спроси его, что показывают, не ответил бы - просто приходил в себя), потом встал и неспеша побрел к пульту. Тот же лай нагнал его уже в коридоре:
- 16-38!!! Курбатов!!! Хорош спать!!!
Курбатов протянул руку к окошку диспетчера, взял карточку.
- Давай на передоз! Быстро! Водитель уже заходил.
Выйдя на улицу, Курбатов окончательно проснулся. Залез в машину, водитель уже ждал его в кабине.
- Куда? - машина выруливала из ворот подстанции. Курбатов заглянул в карточку: гостиница «Турист»...
- О, черт…
- Чего там? - водитель не отрываясь от дороги закрыл свое окно, потому что знал, что Курбатов всегда открывает со своей стороны.
- Передоз. И фамилия – глянь…
- Ё-ё-ё… - водитель сочувственно-брезгливо скривился.
Пока ехали, Курбатов думал о разговоре у подъезда приемки. После всего, через что он прошел, работа на «скорой» казалось Курбатову вполне сносной. Ему было с чем сравнивать. К тому же сам себе хозяин: никаких обходов, больше свободных дней, да и к месту не привязан, то есть привязан, конечно, но хоть иллюзия есть, что свободен, хоть в кабинете не сидеть. Но с другой стороны, достало все: пьянь, старики с давлением, передозы эти. И все тебя за быдло считают, сунут полтинник и ждут, что ты раскланиваться будешь, а то и не сунут. Вообще, мерзко все это, неправильно. Но где оно правильно? Один бог знает. В бога Курбатов не верил. Но догадывался, что есть какая-то сила, которая ведет и направляет, и Курбатов этой силе подчинялся. Не спорил. На «скорую», так на «скорую». Куда же еще?
Он вдруг вспомнил старушку, к которой ездил сегодня утром. Вызов был на гипертонический криз, а у нее просто невры сдали. Сидела перед ним и плакала: мол, одна совсем, детей нет, мужа тоже, никого нет, только сестра, да и та в другом городе. Говорит: «Вороны за окном каркают - мне веселее, все не так одиноко. Но что-то тихо совсем во дворе стало. Даже машин не слышно.» Курбатов слабо возразил: «Другие наоборот жалуются, что покоя нет, что во дворе шум. Вам повезло, что двор тихий.» «Ой, милый ты мой! Я раньше тоже тишину любила! А сейчас, мне хоть какой звук, лишь бы не тишина. Не могу ее слышать! Не могу!»
Курбатов сразу, только войдя в квартиру, понял, что никакого криза тут нет (по крайней мере, гипертонического). Осмотрел женщину, смерял давление, убедился, что лечить нечего. Накапал валерьянки (ее же, на столе стояла), а димедрол даже колоть не стал, таблетку дал. Понимал, что врачебная помощь тут не нужна, но просидел у этой старушки сорок минут. Слушал. Что-то говорил, чтобы поддержать, суровым голосом советовал успокоиться (кстати, довольно действенно). Но больше слушал. В итоге истеричная бабушка улеглась и обещала попробовать поспать. Действие возымели больше слова Курбатова, нежели лекарства. Обычно слова нужнее медикаментов, но не на всех их хочется тратить. Курбатов вообще почти не разговаривал с пациентами. Делал свое дело молча и четко. Что отвлекаться на треп? Но он понимал, что слово лечит, и иногда только слово. В тех редких случаях, когда он говорил с больными, он лечил словом.
Сейчас, качаясь в скользящем по ночному асфальту рафике, Курбатов вспоминал эту старушку с каким-то необъяснимым чувством тайного родства. Будто бы он знал о том, что она говорила больше, чем кто-либо. «Семья? - в сотый раз спрашивал себя Курбатов… и в сотый раз отвечал, - Ну как с такой работой? Ну женюсь, а дальше… Сутки я на дежурстве, сутки она. И денег нет и не будет никогда. Какая тут семья? Тоже все неправильно… Неужели она сама не понимает. Ну, понимает, а что она сделает? Конечно, понимает, ведь не торопит же и не настаивает. Хотя знаю, ждет, когда скажу… И скажу, конечно. Но все равно это неправильно… Ну, может, уладится все, изменится. Если б не она, ведь совсем бы беспросвет был. Скажу, скажу… Потом.»
Курбатов выпрыгнул из машины перед главным входом в гостиницу «Турист». Лишь бы не посинел. А так – что передоз? Если дышит – прорвемся. Сколько их было этих передозников… А если не дышит… Ну и черт с ним, одним придурком меньше… Но лучше, конечно, чтоб дышал…
- Скорая в 220-ый!
Курбатов не стал ждать лифт и побежал на второй этаж по лестнице. Коридор длиннющий! Распахнул стклянные двери, потом еще одни… Споткнулся о глубокую морщину ковровой дорожки, громыхнул тяжелым ящиком… Черт! Дальше пошел медленнее: хрен с ними, тут сам шею свернешь. Ага, 220-ый. Курбатов, не ставя ящик на пол, громко постучал в дверь:
- Скорая!
За дверью послышалась поспешная возня. Потом все затихло, и мужской голос я явным кавказским акцентом (Курбатов даже знал, какой это именно акцент – в Чечне наслушался) глухо спросил:
- Кто?
- Идиоты, - раздражаясь подумал Курбатов. - Кого они еще ждут?
Но острить почему-то не хотелось. Он еще раз повторил:
- Скорая.
Дверь резко распахнулась и в ту же секунду Курбатов увидел, скорее почувствовал, приставленный ко лбу ствол.
- Быстро! - один из чеченцев кивнул вглубь номера и попятился, не убирая обреза. Курбатов вошел за ним. Другой постоялец захлопнул за его спиной дверь.
Курбатов не думал в тот момент ни о чем. Если честно, он даже забыл, зачем он здесь. Потом ассоциативно возникла боль, вернее воспоминание боли. Горы, кровь на пыльной сухой земле… И боль.
- Слушай, - заговорил тот, что держал Курбатова на прицеле (всего в номере было четверо мужчин), - Там в комнати наш друг Аслан. Ты должин его лечить. Если он умрет, ти тоже астанешься здэс. Я тибя пристрелю, как собаку. Понял? Ти не его спасаишь, ти сибя спасаишь! Понял? Ти все понял?!
Курбатов понял. Понял, что попал, и очень серьезно. Он хотел кивнуть, но дуло уперлось ему в лоб и он не мог двинуть головой (вернее не хотел). После этого монолога, фельдшер вспомнил: передоз!
- Что он принимал?
- Значит ти понял?!
- Да понял я, понял! Ствол убери! Что он принимал?!
Ствол опустили, но не убрали совсем:
- Героин.
Курбатов вошел в комнату. На полу лежал мужчина неопределенного возраста: черная борода, закрывавшая пол-лица напомнила Курбатову детский мультик про Карабаса-Барабаса. «Вот буратины бы порадовались…» - мелькнуло у него в голове. «Так, значит, героин… Сколько, они, конечно, не знают… Да не суть…» Курбатов поставил ящик на стол, раскрыл створки, достал тонометр. Потом сел на колени возле Аслана (будь он неладен!), посмотрел зрачки, надел «ушы»… так… манжета… накачал грушу тонометра, послушал, не сводя глаз со стрелки… ну, ладно… Все это время двое из постояльцев, молча и нешевелясь, стояли за спиной Курбатова, один - со стволом.
Передозировка героина - тут особо без вариантов. Главное успеть вовремя. Курбатов успел. На этот раз. Он вернулся к ящику, выудил из него нужную ампулу, отломил верхушку прямо рукой, без всяких пилок и ваток, набрал в шприц прозрачную жидкость. При передозировке героина - путь один - налаксон. Это антагонист опиоидов, антидот героина, своего рода противоядие. Моментально снимает весь эффект. Его обычно колят в вену, но в редких случаях (когда вена недоступна), можно сделать укол в мышцы дна полости рта (проще говоря под язык). Курбатов решил, что сейчас именно такой редкий случай. В вену я все равно не попаду - он посмотрел на свои руки, был уверен, что увидит дрожание… не увидел, но решил, что лучше не рисковать - только время тянуть. Он откинул Карабасу голову, прикинул расстояние от края челюсти до подъязычной кости и вел иглу. Отлично. Почти кубик, должно хватить. Подождал. Минуты две в комнате стояла мертвая тишина. Потом послышался хрип, передозник пришел в себя и открыл мутные глаза. «Ну, слава Аллаху!» - Курбатов не был уверен произнес ли он это сам или кто-то из стоящих за его спиной. Вернувшийся с того света начал хватать ртом воздух, пытался что-то сказать, но не мог. «Еще долго не сможет,» - злорадно подумал Курбатов. - «В язык же. Ничего, помычит, скотина».
Курбатов сделал еще несколько манипуляций. Дыхание восстановилось, давление тоже почти пришло в норму. «Надолго ли?» - подумал Курбатов. Но госпитализацию предлагать не стал: во-первых, не хотел устраивать в машине полигон, во-вторых, был уверен, что клиеты не захотят кататься по больницам. По правилам, надо бы им дать подписать отказ, но Курбатов не стал. Констатировал «стабильное состояние» и закрыл ящик.
Уже в предбаннике, один из чеченцев подошел вплотную к Курбатову. Фельдшер напрягся: неужели не выпустят… Чеченец достал из кармана стопку долларов (видимо заранее приготовленную).
- Слушай брат, спасибо брат. Ми тут попугали тибя. Ти прасти. Сам панимаишь. Вот диржи. Ти заработал. Иди, брат.
Курбатов, ничего не ответив, взял деньги и вышел в коридор. Только дойдя до лифта, он поставил ящик и посмотрел, сколько там. Пересчитал стодоллоровые бумажки – пять. Пятьсот, значит. «Черт бы их побрал, сволочи.» Курбатов сунул доллары в карман брюк. Лифта он опять ждать не стал, взял ящик и потащился вниз.
Водитель курил возле машины.
- Чего там? Не повезем?
- Нет.
Курбатов влез в кабину:
- Поехали.
- Да постой покури. Куда торопиться? Вызовов на наш век еще хватит.
Курбатов не стал выходить из машины, но закурил. По радио передавали новости: «В результате перестрелки, возникшей при столкновении с чеченскими боевиками в Шатойском районе близ селения Урдюхой, погибли двое российских военнослужащих, девять человек получили ранения…»
09.09.2001
Copyright (С) Вилена Гурова, 2001.