Дедушка и Смерть
Часть 1.
* А, это ты, наконец-то… Заждался тебя: думал к старому знакомцу без задержки явишься… --Извини, старый, дел полно, ты же знаешь. То одно, то другое, пятое-десятое – ну и замоталась совсем! А к тебе давно собираюсь, сам понимаешь, не люб ты мне, будь моя воля уже б свиделись!
* - Простить не можешь, что работу у тебя отнимал?
* -Не то, что б не прощаю, а и мне обидно: готовишься, стараешься и все псу под хвост! Ну вот сам вспомни…
* Маринка *
То лето было жарким и душным, шины прилипали к асфальту и раздолбаный “рафик” еле полз от вызова до вызова. Как на грех, рация работала хорошо и вызова ждать себя не заставляли. Работали они тогда вдвоем: Сашка-водитель и он – доктор А. Старым он тогда еще не был, а был молодой и профессионально наглый, то есть ни хрена не боялся. Не знал просто чего бояться, не от большого ума, понятно.
- Хр-р-буль,- сказала рация.
- Слушает 347-й, - с фальшивым энтузиазмом в голосе ответил А.
- Буль-буль, хрр-ры-буль , хыр-хыр этаж пять!
- Понял, поехали!
- Санек, адрес понял?
- Понял, время к обеду – вылечишь ее быстренько, а там “Рубин” недалеко – пообедаем , кафешка недорогая и готовят прилично.
Добрались быстро, тогда еще не гоняли по всему городу, а старались не усылать из района обслуживания. Сумку в одну руку, мешок со “слушалкой и мерялкой” – в другую и – вперед на пятый. “Почему это самые больные живут исключительно на пятых, в крайнем разе на четвертых? Их туда специально, что-ли, селют? Как жив-здоров, так на первом, а …” Дошел, слава Богу!
- Здравствуйте, что случилось, что приключилось?
- Ой, доктор! Она у меня в обморок упала! Прям из туалета выходила и , прям, упала! И глаза закатились!
- Лет-то сколько?
- Тринадцать!
- Ну, в этом возрасте от любви уж пора в обмороки гро…
Тут он вошел в комнату и увидел Маринку. Она лежала на низком диванчике, вытянувшись, как-то очень плоско и безнадежно. Белая, как мел, только огромные черные глаза резко выделялись на заострившемся лице. Не имея сил повернуться, одними губами спросила:”Кто?”
- Мариночка, доктор приехал, счас тебе хорошо станет!
- “Счас доктору станет плохо!” – подумал А.
- Что случилось? По подробнее , пожалуйста!
- У нее, доктор, дней десять уже черный стул. Я думала – она съела что-нибудь нехорошее, я сама – медсестра и лечила ее…
Во время разговора, А подошел к дивану и взял в руки тонкую, белую , с едва заметными прожилками вен, кисть. Пульса на периферических сосудах не было…
* Доктор, я не умру? – едва слышно спросила девочка.
- Да ты, что! К тебе такой “Чип и Дейл” приехал, а ты – умирать! Не выйдет! – стараясь быть убедительным, ответил А. Губы, враз, высохли и язык ворочался с трудом, но показывать этого было, ну ни как, нельзя. Нельзя! Тут за спиной у А раздался непонятный грохот. Врач резко обернулся: папа, до этого стоявший молча у окна, грохнулся в обморок. “Блин! Только этого не хватает для полного счастья!” – мелькнуло в голове.
- Мамаша, займитесь супругом!
- Да я в норме, в норме…
- Тогда – бегом в машину, скажите водителю пусть вызывает реанимационную бригаду!
- Доктор, а мне что делать? Я медсестра…
- Ампулы , вон, открывайте! Те , которые я из сумки достал!
Надо сказать, что в квартире была еще одна девушка – восемнадцатилетняя сестра Маринки. Ей тоже досталась работа – держать бутыль с пятипроцентной глюкозой , вливаемой через капельницу в тонюсенькую, спавшуюся Маринкину венку. Тут А не сплоховал, в вену вошел сразу, игла сидела там прочно, как дома. Конечно, капать надо бы “Реополиглюкин” , да где ж его взять когда он только у кардиологов , да и то не у всех. “Слава Богу, хоть руки не трясутся, блин! Где ж эта … реанимация, не дотяну ведь! Давление 40/0, десять дней кровь из девчонки уходит, медсестра, блять! Молчала бы… 180 преднизолона, больше просто нету, черт, аналептики нельзя при кровотечениях, что ж оно не поднимается-то, что ж ему еще надо! Где ж реманация, мать ее!” Медленно-медленно старшая сестра начала сползать по стене.
- Мамаша! Держите бутылку, бутылку, я сказал! Ничего с ней не случится, а если из вены выскочим – я за себя не отвечаю! “Господи, что за семейка мне досталась обморочная!”
- На улицу иди, к папе, помоги ему вторую машину встречать.
“Ох, пульс на периферии появился, слабый, правда, а все лучше , чем никакой!.. Губки розовеют, ах ты, заяц! Давай, давай – разговаривай, не молчи! Глазки не закрывай, заяц! Давай – и про школу , давай и про учительницу: мне все интересно , я слышать тебя должен, я глазки твои видеть должен! А укольчиков больше не будет, это в резинку, в венку… Пока эту ебану реманацию дождешься – сам рядом ляжешь! Пообедали, блин… Пот глаза ест – спасу нет! Какие нервы, что вы! Жара, лето… Полбутылки уже, эдак и вторую заряжать придется… Ша! Шаги на лестнице – бабы гомонят: реманация!”
* Ну, что тут у вас? – это к мамаше вопрос.
* Доктор, что капаем? – это уже к А.
* То-то и то-то, так-то и так-то, -- отвечают оба.
* Что ж, давленьице 100/50, губки розовые, езжайте, доктор, только бумажечку не забудьте оставить: что, cколько, когда.
“Бумажечу, блин! Щас уж оформлю, один я, а рук всего две. Так, это – записал, это – не забыл, это – отразил , ага, готово! ВСЕ!!!”
- Выздоравливай, заяц!
- Спасибо!
- Не на чем, не болей больше!
Уже выходя на лестничную площадку, А услышал знакомый грохот.”Мама в осадок выпала, - подумал А – долго продержалась, однако!”
- Не заждался, Санек?
- Да нет, ты быстро…
- Быстро?
- Двадцать пять минут всего, ладно, поехали обедать, живот подвело.
- Поехали!
Пообедали, отзвонились диспетчеру, получили втык за то, что “уж реанимация, котора к вам ездила, освободилась, а вас все не слыхать”, получили разрешение ехать “домой” и вот тут-то А и накрыло. Сердце забухало словно бас-барабан, руки начали мелко-мелко трястись, голова предательски закружилась. “Потерять, ведь, мог девчушку, совсем рядом Смертушка ходила, совсем, ведь, близко!” Минут через сорок, уже на станции, потихонечку оклемался.
А конец у истории счастливый. Маринку обследовали, нашли редчайшую, в детском возрасте, патологию – варикозное расширение вен пищевода при абсолютно здоровой печени и прооперировали, сначала, паллиативно, здесь, а уж в Москве – радикально. И забыла она эту историю, да и, слава Богу.