Я фельдшер скорой помощи. Здравствуй, новый город, здрасьте вам, новые планы на жизнь. Чего греха таить? Бросил я родные просторы и прибыл в неизведанные края в поисках лучшей доли. Лучшей не лучшей, но то, что мне вновь предстояло работать на скорой, это я знал наверняка. Оставалась лишь самая малость: подойти к главному врачу станции скорой медицинской помощи, предоставить ему кучу документов и красноречиво изъявить желание работать.

Проснулся рано и с кружкой чая да с сигаретой наслаждался на балконе северным утром Сургута. Люди куда-то спешили, толкались, вползая в автобусы и маршрутки, и казалось, что в этом городе больных вообще нет, а уж если и есть, то только на голову. Станция скорой на три этажа с ангаром для красно-белых ласточек располагалась в десяти минутах ходьбы от дома. Пробираясь сквозь бегущих с чемоданами фельдшеров и крики матюгальника, стучу в дверь к главному врачу и не без страха, но бодро вхожу в кабинет. Минут десять он перебирал в руках мои сертификаты, диплом и прочую документацию. После чего, одобрив мои намерения, пожелал скорейшего прохождения медкомиссии и получения паспорта с пропиской. Ох уж этот переезд! Паспорт сдал на прописку неделю назад, а его всё нет и нет. Может, зря мы сюда с женой переехали? Может, лучше было бы жить на старом месте, лечить надоедливых старушек, получать зарплату восемь тысяч, снимать квартиру за пять... Нет уж! Выбор сделан: мы на севере, а это значит новая жизнь.

У прачки получил форму, причем два комплекта сразу, примерил взглядом – вроде впору. Сложил аккуратно спецодежду в пакет и потопал домой, предвкушая расспросы жены, предела которым не существовало. И вот она стажировка. Познакомился со своей наставницей Татьяной, женщиной, надо сказать, с виду строгой, но в душе настолько доброй да мягкой, что только от ее интонации в голосе у гипертоников снижалось давление, а одноногие пытались бежать за цветами.

Татьяна с огромным терпением показывала мне, новенькому и еще бестолковому фельдшеру, всевозможные укладки, где что лежит, дабы не теряться на вызове в поисках нужной ампулы или салфетки в дебрях медсаквояжа. А уж в медящике было все, и большую часть медикаментов пришлось тут же изучать, поскольку на родине, на прошлом месте работы, таких диковинок не было, да и не слыхивал я о таких препаратах даже. Ящик ящиком, но меня больше всего интересовало содержимое салона нашей ласточки марки "Газель". ТМТшки, АНпСПшки висели на своих местах, и теперь я видел их не на картинках учебников колледжа, а вживую: вот они красавцы, хоть сейчас включай.

- Десятая! Десятая! - прокричал матюгальник. Сигнал для нас, фельдшерской бригады, что пора гнать, спасать чью-то душу. На выезд дается не более двух минут, посему мы уже сидели в кабине, и я неуверенно диктовал водителю номер вызова, адрес и время выезда бригады, то есть нас. И вот черта-с два, уважаемые пациенты, если вы думаете, что мы выезжаем поздно. Время четко фиксируется от пункта А до пункта Б. Вот вы звоните на скорую, торопливо и непонятно орете в трубку адрес, пока диспетчер его запишет, пока обработают, пока передадут бригаде, пока мы пробираемся сквозь пробки... Посчитайте-ка, сколько времени занимает вся эта оказия? Пять минут кричите, минуту пишут, минуту обрабатывают, минуту передадут, две выезжаем, да едем еще сколько... Восемь минут только на станции, а приехать мы к вам должны в течение двадцати минут. Возможно такое? Нет! А порой мы делаем невозможное, а если не делаем, то все – привет от начальства. Вот так вот. Если больному плохо, то встречайте нас, ради бога, а вы что делаете? Собаки во дворе, дверь на сорок восемь замков, в проходах к больному – столы, тумбы, обувь и прочие вещи – все, чтоб было труднее бригаде пробраться. А домофоны? Вот зачем в три часа ночи спрашивать: "Кто там?" «Пиццу привезли!!!» Что за глупые вопросы? Вы кого вызывали? Кого ждали? Скорую! Так встречайте! Добрались, пробрались, опять-таки теряем время, а дальше что? Конечно же, начинаем орать: "Вас не дождешься! Что так медленно ехали? Умереть сто раз можно!" – и снова теряем время.

Добрались до места быстро, два этажа – и бабка, божий одуванчик, распахнула дверь в свою обитель. - Здравствуйте, на что жалуетесь? – наш вечный вопрос. - Давление! – умиротворенно дает заключение своему состоянию бабка. Вот скажите-ка мне, любезные больные! Мы ведь четко спрашиваем о ваших жа-ло-бах! Давление бывает онкотическое, внутригрудное, внутрибрюшное, в малом круге кровообращения, артериальное, венозное, высокое, низкое, вообще его нет... Так что же такое случилось-то? Что, черт бы вас побрал, заставило вас вызвать скорую на ночь глядя? После двадцатиминутной пытки узнаем, что заболела голова в затылочной области, что рабочее артериальное давление 120/80, а вот сейчас 160/90, что лечение назначено, что таблетки не пьет, мотивируя их бесполезностью. А вот скорая в двенадцать часов ночи будет ей как раз кстати. Берем согласие на осмотр да лечение, кормим ее же таблетками, и, о чудо, через десять минут давление как у космонавта.

Дописываем бумажки свои, собираем вещи, очередной раз расскажем, что и как принимать, и покидаем хоромы, зная, что наша лекция пройдет мимо ее ушей, что завтра в очередной раз она снова наберет заветные две цифры и будет взывать о помощи. И так вызов за вызовом, жалобы за жалобами, вечные жалобы. Не заметили мы, как пролетело время: на часах в салоне нашей ласточки красовались цифры 21:00. Пожалуй, самые любимые цифры на скорой помощи. А ведь девять вызовов за двенадцать часов – это вам не цветочки в поле собирать, не деньги считать в кошельках чужих, это адский труд, однако. Ноги подкашиваются, руки дрожат, но с довольной и уставшей улыбкой на лице почти молча передаешь имущество смене, желаешь наивно от души, чтоб ночью не гоняли, и топаешь наверх, в фельдшерскую, отрывать от потного тела спецовку и вползать в гражданские одежды, чтобы уже через десять минут слиться с толпой гуляющих северян в городе по дороге домой.

А знаете, я раньше и понятия не имел, что такое домашний очаг, а теперь, растворившись в объятиях жены, угощающей меня ужином, прекрасно понимаю. В постели ты после работы не засыпаешь, нет, ты просто выключаешься. Глаза закрыл – и нет тебя. Сколько раз поутру рассказывала мне жена о том, что я кричу во сне, спешу куда-то… Бывало, так размашусь руками во сне, что потом извиняться приходится. Во, как работа достает, но мне это зачем-то надо!

Эх, не успел я пройти стажировку, как бросили меня, горемычного, на врачебную бригаду. То ли забыли, что я стажер, то ли специально для привыкания, я уж и не знаю. Да и незачем мне знать. Есть врач Лысов, он главный, ему и подчиняться, чего я ой как не люблю! С врачом мне конечно повезло. Еще выезжая на вызов, диспетчер Горланова предупредила меня, чтоб не обращал я особого внимания на доктора, ибо он слегка не от мира сего. Не придал я этому значения. Ну, как больного на голову возьмут в ряды скорачей? А ведь зря не поверил. Мы все хоть и имеем своих тараканов в голове, но этот здоровый мужик лет пятидесяти, головушка лысая, да не в прическе дело... Ни один вызов не обходился без его советов, как вести половую жизнь по даосской системе. Слыхали о такой? О, и я не знал. Да и кому это вообще надо? Нет, может, конечно, и надо молодым да особо энергичным, но не бабушкам же. Вот бабкам-то мой чудо-доктор и уделял особое трепетное внимание!

На вызове у очередной старушки лет восьмидесяти по поводу повышенного артериального давления он тут же стал меня учить, где ставить чемодан, как его открывать. Да и вообще сразу прямо сказал, что я бестолковый, и я ничего не умею, а он умный и все может. Вот так! Полечили мы бабку, дай бог ей крепкого здоровья, и тут же началось. Давай он ей рассказывать, что жить половой жизнью надо, что в ее возрасте это полезно, что анальный секс – это хорошо, и у проституток потому нет полипов в прямой кишке, что сексом занимаются. Я от стыда проваливался в кресле, у бабки, конечно, глаза в два раза шире стали, и я, грешным делом, решил, что у нее Базедова болезнь, однако это были лишь последствия советов моего горе-доктора. Наконец-таки он понимал, что он надоел на вызове, прощался, и мы с ним медленно шли в машину. Странно, но он никогда не сидел в кабине, всегда забирался в салон и, по слухам водителей, медитировал там. Странный, очень странный тип.

Благо, был я с ним всего три смены, ибо перевели меня к другому доктору, женщине лет сорока. Умная, красивая, с фамилией Ветрова. С первого вызова я влюбился в чистоту и порядок ее действий. Она никогда не повышала голос даже на самую сварливую бабку. А как же я боялся за нее, когда она, вся такая хрупкая, в белом выглаженном костюме, стояла перед валяющимся пьяным телом, пытаясь привести его в чувство, выкручивая соски и макая носом это чудо в нашатырь. Он же в любую секунду может схватить за горло и прочее. Врач врачом, но удар я лучше приму на себя. Выхватываю нашатырь из ее рук и начинаю мутузить хрюкающее тело самостоятельно.

Довольно часто прохожие вызывают скорую к людям, находящимся без сознания, а повод к вызову как всегда один и тот же – человеку плохо, 15-я. Да где ему плохо-то? Лежит себе пьяный под кустами и никого не трогает. Ты хоть подойди к нему, посмотри, дышит или нет, а уж запах алкоголя точно почувствуешь. Да и вызывайте вы полицию, а не скорую. Помощь алкашу не нужна. Бесполезно объяснять бестолковому народу. Снова вызов, и снова человеку плохо, на улице лежит. Ладно, хоть полиция вызывает, а не прохожий, ясно, что опьянение сильнее, возможно третей степени, а это уж не их работа. Да чего гадать – приедем, увидим.

Вахит, наш водитель, в прошлом таксист и город знает весьма неплохо. Я всегда удивлялся его спокойствию и выдержке на дороге. Минут за пять он приехал к месту вызова. Полиция встретила нас, разводя руками, мол, лежит тело на берегу местного болота, алкоголем несет за версту, а поднять не можем. Оставляем как всегда Вахита в машине, даем рекомендации, чтоб готовил мягкие носилки (они же сопли), а сами покорно топаем вслед за сотрудниками правопорядка. Подходим. Лежит голуба моя в метре от воды. Видать, гуляли вчера на берегу, друзья расползлись, а своего забыли. А мужик, надо сказать, хоть и пуст был по карманам, но одет-таки был аки модель. Кое-как вытащили его на берег и приступили к экзекуции. Светлана Ветрова крутит соски, я пихаю во все щели салфетки с нашатырем, а тело доблестно отбивается в бессилии выдавить хоть бы слово, поясняющее его род и место жительства. Честно говоря, я бы уж давно сдался, взвалил бы на носилки да свез в терапию отсыпаться, но Светлана была куда сильнее меня духом и настойчивее. Настолько настойчивее, что через десять минут соскокрутительства наш больной проревел и имя, и фамилию, и возраст. Но отчество и адрес так и не назвал, да и бог с ним, нам и этого достаточно. Влил я в нос бедолаге кордиамину для пущего порядка, в мышцу все равно ввести не даст, бросили его на носилки да потащили в машину. Да будет известно обывателю, что кордиамин в нос – это просто счастье, если влить его пьяной пташке. Ой, да как он зачихает... Действие не заставило нас долго ждать, и вот наш пьяненький, чихая, весь в соплях, лежит на носилках, хлопает испуганными глазами и не знает, то ли стесняться, то ли материться, то ли бежать. Сил, конечно, у него не было, да и в позе Ромберга был он ужасно нестойким. Уже у машины он молча лежал на носилках, закинув ногу на ногу, в соплях и покорно ждал своей участи. Ему было все равно. ЭКГ, сахар крови, даем кислород да везем в терапию. Пусть спит в тепле найденыш полиции.

Смена длится незаметно. Да и надоедать мне стала эта рутина пустяшных вызовов. Одно и то же, одно и то же: то температура, то давление, то боль в груди, где девяносто процентов всей боли – это хронь, которую лечит нужно у терапевта. Конечно, можно понять молодых родителей, в панике набирающих номер скорой, дабы вылечить в сию минуту их чадо от температуры. Скучно стало, вот и ляпнул сгоряча своему врачу, что экстрима мне не хватает, за что и получил заслуженно папкой с картами вызовов по башке. Язык бы мне вырывать в такие моменты, ведь спустя каких-то пятнадцать минут, а это за час до окончания смены, нас отправили на судороги – тоже далеко не редкий повод к вызову скорой помощи. Совершенно спокойно добираемся до места уверенные в том, что вызывает очередной алкаш, которого после запоя тряхнуло хорошенько, да и перепугала сия конвульсия его родственников.

Как говорят все скорачи, никогда не знаешь, на что ты едешь, будь готов ко всему. Так вышло и в этот раз. У подъезда с недовольной физиономией нас встречала сестра виновницы нашего торжественного прибытия. Шестой этаж. В лифте уже вели опрос, и выяснилось, что ранее сестра бывала в запоях, судороги бывали и раньше, но причина их возникновения неизвестна. Ни выписок из стационара, ни карт мы не нашли – ничего. Ну а больная, мягко говоря, серого цвета, в конвульсиях лежала в своей постели на спине. На столе рядом с кроватью лежала ложка, обернутая целлофаном: видно, родные пытались запихнуть прибор ей в рот во время приступа, дабы не поломать ей зубы. Вот знал бы, кто придумал такого рода помощь при судорогах, ноги бы выдернул, ей богу! Дорогие вы наши больные! Ну не надо в рот больному пихать все, что под руку попало, не надо язык булавкой к губе пристегивать! Поверните больного без сознания на бок, да придерживайте его, чтоб не шлепнулся с кровати да не шмякнулся головой обо что-либо. Главное, чтоб язык не запал. Эпистатус был в разгаре.

И без всякой команды врача я уже набирал в шприц реланиум, дабы успокоить бьющееся тело и продолжить осмотр. Женщине на вид тридцать пять лет, но, надо сказать, что венки у нее были прекрасные. Без особого труда войдя в сосуд иголочкой, ввел реланиум, и больная чуть успокоилась. На ЭКГ видимых изменений не обнаружили, а вот температура тела больной заставила нас ломать голову, как-никак 40,4. Осмотрели каждый сантиметр тела – и вот нам еще подарок: все нижнее белье испачкано отправлениями, причем лилось из заднепроходного отверстия, мягко говоря, струей цвета болотной тины. У меня мурашки по коже побежали. Неужели инфекция, на фоне ее гипертермический синдром, а уж как следствие судорожный. Черт его знает. Давление на руке 90/60, тоже вряд ли ее рабочее, а тут опять подарок - рвота открылась, да еще и цвета кофейного.

Вся эта каша симптомов вконец меня запутала. Врач дала команду ставить сразу два венозных катетера и лить растворы под давлением. Вены отличные, катетеры я ставлю хорошо, вот и в этот раз все наладил, однако растворы капать никак не хотели. Ну не мог я промахнуться мимо сосуда! Не мог, но врач была иного мнения. Спорить не стал, да и некогда. Погрузили на носилки, толпой соседей спустили красавицу к салону авто. Давление все ниже и ниже, температура от нашей литической смеси не снижается, растворы в вену не идут. Тьфу ты, черт возьми! Врач спокойно, но быстро наладила кислород через амбушку и подвела к больной. - Ты только потерпи, слышишь, моя хорошая, ты только потерпи, – кричала Тамара. Я сидел молча и хлопал глазами, не понимая того, как я умудрился промахнуться сразу в две вены. - Хотел экстрима – вот получай, – шипела доктор на меня. Да только злости в словах ее не было. А может быть, я не чувствовал злости в словах ее. Неважно. Мы летели, Вахит изо всех сил жал на газ, сирена ревела без умолку. Какой же все-таки черствый и бестолковый водитель пошел в наше время. Встали в три ряда на светофоре, а мы сзади и сигналим, и сирена поет, а им хоть бы хны. Ни один не шевельнулся в сторону. Ну не уступают место вообще, а, наоборот, сволочи, еще и подрезать пытаются.

Слышите вы меня, лихачи? Вы-то куда спешите? Сожрать лишний пирожок в забегаловке? К любовнице? В баню? Пропустите скорую! Мы ж не из праздного удовольствия включаем этот страшный вой и летим сломя голову, рискуя своими жизнями. Мы едем спасать чью-то жизнь. Возможно, не дай бог, но и к вам на днях может спешить скорая, но, благодаря таким бессердечным, как вы, лихачам, мы просто не успеваем. Сдали больную в приемном покое лично в руки хирурга, и уже через минуту была она в реанимации. Дай бог ей крепкого здоровья, пусть выздоравливает.

Опять смена пролетела незаметно. Пополнил в амбулатории недостающие шприцы, маски кислородные, препараты. Сдал все принимающей смене – и домой. Ночь не спал, ворочался, злился сам на себя. Ну, как не попасть в вены-то? Ведь я ж попал, я видел кровь в канюле катетера. Позвонил другу. Тоже медик наш, да опыта поболе будет. Вот он-то мне и объяснил, что когда давления нет, то бутылку в руки и дави, как лимон выжимаешь. Успокоился, уснул.

Ну, совсем помешан на медицине. Да и был всегда на ней помешан. Чего только стоят извечные разговоры о работе с женой. Она педагог будущий, вот зачем оно ей надо? Хотите – верьте, хотите – нет, но она уж, бедная, на моем языке заговорила. Нет-нет да и ляпнет что-нибудь эдакое медицинское. Туалет – укромное местечко для отправления нужд человеческих. Все так говорят, а если не говорят, то предполагают. Однако, ну признайтесь, кто не читал в этой чудо-комнате обрывки газет. Да все что-нибудь да читали. Кому что, а я не сочту за грех утаиться от расспросов жены в этой комнате да с книжечкой кардиологии. Акушерство достал недавно, поэтому лежит одинокая книжонка в углу туалета. Надо бы полочки что ли сделать для книг, раз уж открыл такую многофункциональную библиотеку.

С вечера звонит мне фельдшер нашей подстанции Султан. Парнишка душевный такой, простой, как и я, всегда весел да приветлив. Работал он уже на подстанции два месяца, поэтому я как новичок с ним сошелся. Если попадали с ним в смену, то между вызовами пили чай с шоколадкой, обсуждали случаи с прошлых мест работы, делились опытом, да и просто хохотали без повода утонувшие в дыму курилки. Доктора Лысова он уже знал, успел с ним познакомиться, поработать. Помню, как он, скрипя зубам, выползал из кабины и шел за врачом, сжимая кулаки, думал – убьет. Я громко хохотал ему вслед, ибо я-то уж хлебнул Лысовской дурости, а Султану только довелось. И тут на тебе, звонит и хохочет в трубку. Ты, говорит, завтра снова со своим доктором. Я чуть телефон из рук не выронил. Как? С ним? За что? Опять слушать его дурацкие вечные разговоры о пользе секса по даосской системе, сидеть молча в кресле, краснея и не зная, как подойти потом к больной, чтобы взять письменное согласие на осмотр и медицинское вмешательство. Опять он будет, как потерянный щенок, бегать из угла в угол и вопить, если не дай бог что-нибудь на вызове серьезное случится. Ужас! Как представлю, хоть увольняйся. Султан, конечно, после моих размышлений хохотал пуще прежнего, и, пожелав мне крепкого духа, распрощался со мной до утра.

И снова утро, да вот только теперь я не спешу на работу с улыбкой, а бреду кое-как, будто на каторгу. «Да и черт с ним, – думал я, – пусть орет да чушь несет на вызове. Я-то свою работу знаю». Проверил принятые чемодан да «консерву» – она же «Доширак», она же контейнер для сбора отходов класса "Б". Салон проверил, помыл, если кровь да грязь нашел, и сиди себе на кухне, пей чай да пиши эту повесть. Объявит диспетчер нашу бригаду – так поедем, а не объявит – и на том спасибо. Ну не хочу я с ним работать и все тут. С кем угодно, но только не с ним. На лестнице по пути в фельдшерскую встретил Ветрову, шутливо, но слезно просил забрать меня к себе обратно. Она бы и с радостью, да только состав бригад не мы планируем. Вспомнил ее аккуратность, чистоту написания карт и то, как она просила меня клеить пленки ЭКГ исключительно на белоснежных листах. Не карты получаются, а загляденье, можно сказать, произведение искусства. А у Лысого? Клеить приходится на что попало, а почерк... тьфу, аж вспоминать не хочется. На кухне приветствовал Султан. Тот снова хохотал и давал мне рекомендации. Пили чай и говорили. Господи, ну какой же он вкусный и горячий этот чай. Дома он не такой, а вот на скорой это просто десерт. Хлебом не корми, но чая хочется всегда.

- Двадцать девятая, – рявкнул матюгальник. Меня как ножом по сердцу, покорно спускаюсь вниз к оперативному отделу, беру бумагу. Повод – высокое АД у больного с ГБ. Но вот что это такое? Неужели фельдшерская бригада не сможет обслужить такой вызов? Чего спорить-то? Бумагу беру, топаю в машину. В кабине водителю продиктовал номер карты, адрес и время выезда бригады. В салоне уже восседал Лысов, снова медитируя с кислородной маской. Ну не идиот ли? Даже водителю смешно стало. Ну да ладно, едем. На вызове молча подаю доктору фонендоскоп, термометр и тонометр, пусть работает. А сам, добыв у родственников медицинский полис больного, принялся записывать данные. Внучка больной, изображая сочувствующую, стояла рядом с доктором, обливая слезами себя и Лысого и отравляя комнату перегаром.

Да и черт с ними, пишу себе молча. Занимаясь писаниной, я слышал, как врач снова трещал в ухо бабке, чтоб она ничего не ела, что секс по даосской системе – это чудо. Вся их беседа длилась максимум минуту, после чего он буркнул мне, чтоб я набрал лазикс на воде и магнезию, просил ввести больной внутривенно. Я принялся набирать растворы, а чудо-доктор давай пытать молодую внучку: есть ли у нее муж, и почему его нет, кем работает и прочее. Скажите-ка мне, вот разве это нормально? Накинув жгут на плечо бабуле, обработав локтевой сгиб спиртовыми салфетками, молча входил иглой в вену. Внучка уже благоухала своим амбре мне в ухо, а врач пристально смотрел, чтоб я, не дай бог, промахнулся, как будто ждал этого. Ну, разве я стерплю это? Я злобно посмотрел на обоих и попросил выйти. Странно, но они без звука капитулировали. Сделав укольчик чистенько да без проколов, которые ждал Лысов, разбирал шприцы, сбрасывал в контейнер.

Бабка, довольная моей манипуляцией, осыпала комплиментами мои руки и меня в целом. - Что вы, бабуля, таких, как вы, я готов лечить вечно, – ответил я. Да и действительно, бабушка болела давно, ветеран труда и достойна особого внимания и отношения. Благо, не вредная, а очень даже мировая. Явился Лысов с внучкой, собрали мы чемоданчики и на станцию. Ну, хоть одна приятная новость согревала душу. На днях получил свою расчетку, а в ней сумма, да такая, что три мои зарплаты с прошлого места работы поместятся. Вот так вот. Хотелось в сию минуту оказаться на родине, подняться на второй этаж, в логово главного врача, сунуть под нос ему мою расчетку и громко сказать, нет, крикнуть: "Вот такая должна быть сумма в качестве награды нашим фельдшерам, а не ваши мизерные восемь тысяч". А чего мечтать? Вот пойду в отпуск в феврале, приеду и суну под нос «сию бюллетень», да еще и на глазах у всех наших. Затосковал. На улице сентябрь, но на севере он как-то не ощущается. Дождь, желтые листья, но все не то.

Вспомнил родную школу, колледж. Студенты, небось, валом валят по классам да кабинетам, не обращая внимания на орущую во все горло вахтершу. Помню, тетей Валей мы ее звали. Дама лет пятидесяти, маленькая ростом, но с гонором. Ей огреть наглого студента-медика шваброй не составляло особого труда, а уж как она ловко и смело выгоняла пьяных посетителей – так это вообще отдельная история. Основательно задумался я. Привиделось в полумраке подстанции, что я снова в колледже. Да, я снова в колледже. Это все студенты бегают, а не фельдшеры. Да и не диспетчерская это вовсе, а учительская, и сейчас оттуда выйдет мой любимый преподаватель акушерства и гинекологии, вновь косо посмотрит на меня и предупредит, что завалит меня на экзамене. За что? А есть причины. Это ж надо было заявиться к ней на практику мне, непроснувшемуся, с выхлопом паров алкоголя да с помятой рожей. Вызвала она тогда классного руководителя, сообщили родителям, грозили исключить меня из колледжа. Но я умудрился найти оправдание, сказав, что при оказании помощи пациенту на улице нечаянно попала биологическая жидкость – кровь – мне прямо в рот. Вот и продезинфицировал я ротовую полость.

В общем, никто меня так и не исключил. Учился я хоть и не отлично, но на вопросы по теме всегда отвечал четко и без подготовки. Да и экзамены умудрялся сдавать всегда на «отлично». Боясь расправы преподавателя акушерства, я по традиции не спал всю ночь и учил. Пришлось отвечать сразу на три билета, но это не составило мне труда. Поставив мне пятерку, она уже не желала мне зла, а лишь пожелала удачи в карьере.

- Двадцать девятая! Я вздрогнул, открыл глаза и направился к оперативному отделу. Мальчик шести лет задыхается, в анамнезе бронхит. Как я уже и говорил, на выезд дается две минуты, но Лысов настолько был счастлив, что знал даосскую систему, довольный храпел в комнате врачей и даже не слыхивал, что врачи и ночью гоняют. Пришлось поднимать его, гада, с постели. Задержка с выездом аж на семь минут. Начальство бы узнало и все: пиши объяснительную. Случай не новый, ибо месяцем ранее одна после объявления на вызов проспала двадцать минут, итог предсказать несложно. Поэтому и не сплю я на работе, ибо не поднять меня ничем, я как мертвый. Мальчик весь в поту да бледный сидел на коленях у бабушки. Уже на расстоянии было видно, что с дыханием ребенка не все в порядке. Что ж, работай, дохтур, а я пока данные соберу.

Не тут-то было. Доктору не понравилось то, что данные я выпытывал у деда в комнате, где велся осмотр, и выгнал нас эскулап в коридор. Дед объяснить, где мать мальчика, так и не смог. Документов ребенка не было, имя и фамилию он назвал, но, когда родился ребенок, кто его папа, дед затруднялся ответить. Ну, мамаша! Лысов орет: «Данные собирай», – а собирать тут же не дает, ибо бабка держит ребенка, а осмотр продолжается. Тут врач командует ввести преднизолон, ввожу и собираюсь. Далее выясняется, что вновь я бестолковый, а он умный. Бестолковый, потому что данные не собрал. А как их собирать-то? Объяснять ему бесполезно, но называть меня поэтому бестолковым, да еще и при пациентах… ну уж, извините! Что такое медицинская деонтология, он, видно, не знал и знать не хотел. Я разбираться с ним не стал: ребенка везти надо. «На станции поговорим», – подумал я. Внутри меня все кипело.

Стоя у детского отделения и ожидая врача, я выкурил аж четыре сигареты за раз, но дым в легких успокоения не приносил, как бы я ни старался. Плюнул на кафель, прыгнул в машину, укутался в бушлат. Доктор вышел из ДСО, поехали на станцию. Двадцать минут я пытался ему объяснить, что так делать нельзя и что он не прав. Объяснял впустую, сказал ему, что, как всегда, все бестолковые, а он умный, бабахнул со злости кулаком в ворота и пожалел, ибо чуть не сломал обручальное кольцо, оно-то меня и успокоило. Представил, как я дома, как обниму жену, как усну в ее объятиях…

Эх! Закурил. В тишине утра ко мне подкрался Султан, но уже без смеха и шуток, ведь на лице у меня была написана умиротворенность. Мы так и стояли, молча глядя в небо, и пускали дым туда, куда-то ввысь, наблюдая, как серое облако растворялось в тумане утра. Объявили десятую, Султан потушил сигарету, бросил в урну и спешил к оперативному отделу. Чаю хотелось как никогда с особой силой. Хотел своему другу Ваську заказать, когда он был в Казахстане. Вот купил бы он мне пару пачек душистого, так ведь опоздал я. Какой толк с этих пакетиков «Lipton» да «Принцесса Нури»? Нормальные отборные листья идут на чай, а всю оставшуюся пыль со дна мешков пакуют в бумагу да продают нам, убогим, за валюту, а мы пьем. Пьем этот отвар, и некуда деваться. Помню, в детстве был чай такой, «Семь слонов» называется. Бывало, как запаришь его в банке пол-литровой, плеснешь в кружку, добавишь кипяточку, выпьешь и весь день как заведенный. А с пакетиков? Как солома, тьфу. Запах есть, а толку нет. Но что есть, тому и рады, и посему восседал я на кухне с картой вызова да ручкой, обжигая горло напитком, похожим на чай.

И снова двадцать девятая, и снова мы несемся в центр города к очередной мадам по поводу давления. Лысов сидит в салоне, как пес в конуре, обиженный судьбой. Водитель пристально смотрит на дорогу, а я пишу адрес в карту, глаза уже слипаются, хоть спички вставляй. Встретила нас дочь больной мамы. Мама рассказала нам, что недавно у нее умер муж и что здоровья с тех пор вообще не стало. Горем убитая, она не знала, как совладать со своим давлением. Вот и сегодня в четыре утра проснулась от сильной головной боли и тошноты. Приняла таблетку анаприлина под язык да брызнула нитроглицирина, сразу на всякий случай скорую вызвала. Лысов, конечно, давай советовать ей кучу мужиков, на что был вознагражден испепеляющими взглядами семейства. Артериальное давление было 120/80, однако после беседы с доктором, который довел ее окончательно, цифры на тонометре перевалили за 170. Ей уж, бедной, и скорая стала не нужна, лишь бы исчез этот противный лысый дядька в зеленом костюме.

- Мальчик, замени ты себе этого доктора, пожалуйста, я тебе сочувствую, – выгоняла нас хозяйка квартиры. Это был очередной раз, когда я был на стороне пациента. Хотелось снова объяснить доктору, как себя следовало бы вести, да сил не было. Да и кто я такой, чтобы учить врача? Я бестолковый, а он умный. Слава Гиппократу, что время перевалило за половину восьмого. Можно смело сдавать смену, посидеть, хлопая глазами на пятиминутке, и быстро топать домой к любимой.

На улице и настроение поднимается. Все куда-то спешат, автомобили в пробках, а ты идешь спать. Даже смешно становится. Нашел нужные кнопки домофона. Жене бы еще спать и спать, а тут я: встреть меня, накорми, напои, да сисю дай. Ну, честно слово, ребенок! Да, все мы мужики ребенки. Два дня спокойно можно отдыхать. Точнее, день спать и день отдыхать. Рутина.

Поставили меня, благо, на фельдшерскую бригаду со Светой. Она всегда веселая и отзывчивая девушка, поэтому работать с ней легко и просто. Вот и началась работа сразу же после пятнадцати минут принятия смены. Вызовы были, так сказать, совершенно не обоснованные, но их уже насчиталось порядка шести. Только заехали на подстанцию, и сразу обед. На кухне бедный чайник не успевал остывать. Только-только он кипел, а глядишь – уже по-новой водичку заливают. Микроволновки шумели, как трансформаторные будки на электростанции. Царили шум и гам, скрежетали ложки и зубы, матерился водитель, не скрывая своих чувств к такой смене. Хохотал над всем происходящим и я, давясь ячневой кашей, сваренной мною с утра. Тридцать минут на обед – вот и жри (иного синонима к слову не подобрать). Попили, поели и спать захотели. Не тут-то было. Матюгальник снова в бой зовет с очередной температурой иль поносом. Вечер. Бреду домой. Если сейчас не выпью банку пива, то жена познает всю злость, скопившуюся во мне за смену. Холодное, пенное, под сигарету на лавочке у дома пиво становится просто лекарством. Да никакой я не алкаш. Уже спокойный и довольный валяюсь с женой на диване и сам без вопросов рассказываю сказки из цикла: Кому на Руси жить хорошо…». Говорил уже, но еще раз повторю, что женам медиков при жизни нужно ставить памятники! На свой страх и риск рассказал ей, что завтра работаю в ночь, а послезавтра дежурю с трех часов дня. Конечно, жена была не в восторге, но работа есть работа.

Сегодня снова катаюсь со Светой, а это значит, что все будет спокойно и ровно. Укладку принял сам. Проверил каждый сантиметр этого вместительного чемодана. Гора ампул, тонометр, фонендоскоп, бинты, салфетки и прочее. Сам удивляюсь, как все это вмещается. Кислороду в машине половина баллона, но я решил, что этого нам хватит наверняка. Ну не будут же нам диспетчеры давать инфарктников да инсультников. И посему летим к мужчине- страдальцу на почечную колику. Как всегда выясняется, что боль его беспокоит уж не первый день, да вот в поликлинике стоять в очереди – это не для него. - Сегодня живот когда заболел? - Да вот с утра маюсь. Принимал анальгин, и толку никакого. И чего ж он нас утром-то не вызвал? Почему ночью? Зачем анальгин? Доброе лекарство в руках незнающего как нож в руках безумного. И чего с такими вступать в перепалку. Сколько их было и будет бестолковых. Но-шпу в вену да поехали в урологию. Ну не бросать же страдальца дома. Не ровен час, жалобу накатает. Шибко избалованные стали пациенты. А мы кто? Мы никто! Света сдавала больного врачам приемного покоя. Мне ничего не оставалось, как закурить. Я точно знал, что сейчас она выйдет из приемника и будет писать карту вызова в машине. Пишет она их быстро, на автомате. Мне бы посмотреть, что там пишут да как оформляют, да все руки не доходят. А ведь скоро и одного на линию выпустят, вот придет допуск к наркотикам месяца через два, и точно выпустят. Лечить то я умею, так сказать, не забыл еще практику, но вот карты писать… Подзабыл я уж эти сочинения, да и карты не те, что были на старом месте. Сигарета пришлась очень кстати, особенно когда представил, как нам еще пахать и пахать. Закурив, я глянул в небо. Голова закружилась, и я чуть было не шлепнулся возле приемника на глазах у скрюченных больных. Света уже всучила больного в руки негодующим медсестрам и пулей выскочила из приемного покоя под недовольные возгласы приемного врача.

Ура! Бегал я по гаражу счастливый от новости, что наконец-то пришел мне допуск к наркотикам, а это значило то, что меня скоро отправят одного в свободное плавание. Одному-то оно привычнее. Заскочил в оперотдел, глянул распечатку на следующую смену. Черным по белому – в строке моя фамилия была единственной. Тринадцатая бригада. Домой я не шел, нет. Я порхал, как бабочка, одуревшая от запахов цветов. Я был счастлив. Жену целовал с порога, а ее пересоленный борщ кушал так смачно, что сытая жена не устояла и наплескала себе в тарелочку. Уснул быстро, спал как убитый аж до обеда. Проснулся с настроением, глянул на часы. До начала смены еще пять часов. Пять часов! Как же это много! Но их стоит прожить. Я сегодня один, как в старые добрые времена. У меня есть все: лекарства, аппаратура и возможность вызвать на себя врачебную бригаду, если не справлюсь. Но я должен справиться! Я этому учился! Я фельдшер скорой помощи!

14.05.13

---

Комментарии