Перст судьбы
Старику под девяносто глупо рассуждать, каким образом лучше умереть. Смерть подстерегает его за каждым углом, и выбирать здесь не приходится. А смиренность и добродушие – вот то, что позволяет встретить достойно ее ледяные объятия.
Сенечке до старости было гораздо дальше, чем в обратную сторону. Однако вопросы предстоящего небытия интересовали его необыкновенно. Не антураж вроде похоронного ритуала, плачущих детей, вдовы, прочей ерунды, а именно сама таинственная бездна мрака, которая необратимо сожрет его через какое-то время. Такие вот мысли нередко посещали его юную голову. Он даже подсчитывал, какая часть жизни оставалась у него в запасе, хотя бы примерно. Две трети? Три четверти? А может, половина? О меньшем думать уже было страшно, вообще все это здорово щекотало нервы.
На «скорой» Сенечка работал, кажется, лет семь или восемь. Считался уже сравнительно опытным фельдшером, тем более текучесть кадров всегда была ужасной. Некоторые заболевали и умирали, большая часть увольнялась, кто-то счастливо уходил в декретный отпуск. Приходили новые люди, и история повторялась: увольнение, декрет или смерть. Оставались блаженные. Сенечка, по всей видимости, относился именно к ним. Высокий, худощавый, с почти постоянной смущенной улыбкой на рябоватом лице, он всем своим видом отражал какую-то неприкаянность, отстраненность от окружающего мира. К тому же он немного заикался. Эту огреху он старался скрывать тягучестью речи, затянутыми, часто с повторами, фразами. Можно было подумать, что Сенечка тугодум и недотепа, но это было совсем не так. Иной раз он соображал довольно быстро, многие полезные вещи схватывал буквально на лету. За годы работы он например наловчился выводить пьяниц из запоев, заимел кое-какую клиентуру и некоторую известность. Между прочим, занимался этим не только в свободное от работы время, но даже и во время дежурства, что было трудно представить, зная о врожденной сенечкиной медлительности. Причем, откапывая алкашей, заикаться было необязательно, так же как незачем было стесняться, отсчитывая деньги за такую славную работенку.
Сенечка всегда был аккуратно одет и подстрижен. Этому его учила мама, которая считала медицину святым ремеслом. Неизменно в костюме с галстуком, в блестящих туфлях и свежей сорочке, он кричаще выделялся из массы неопрятно одетых в синюю униформу и стоптанные казенные сандалии вечно усталых, угрюмых собратьев-сослуживцев. Свой белоснежный халат он бережно носил в портфеле, а когда надевал, не застегивал на все пуговицы чтобы была видна содержащаяся под ним солидность. Таким он любил и уважал себя. Таким его любила мама.
Смена как-то сразу не задалась. Вызова сыпались один за другим. А тут еще пришли сразу две заявки на капельницы. Одного клиента пришлось отдать приятелю, тоже фельдшеру, выходившему на смену завтра. С оставшимся возился недолго: быстро усыпил, быстро прокапал, проинструктировал супругу, получил деньги и моментально испарился.
Рация в машине привычно надрывалась в безнадежных поисках пропавшего специалиста. Водитель устало отвечал, намеренно невпопад, ответы его ясности не вносили. Наконец появился Сенечка, с достоинством доложил о готовности. Из рации донеслись вялые угрозы, затем новый адрес.
Пенсионерка Вера Семеновна о смерти имела представления самые примитивные. В ней ее больше всего пугало наличие преисподней и всяких непонятных существ вроде чертей. Была ли она достойна геенны? По всем внешним признакам выходило, что нет. Но стоило об этом подольше подумать, как в памяти всплывали какие-то далекие, полузабытые детали, и уверенность в своем местонахождении на том свете все же слабела. Вторым неприятным фактором являлось неизбежное расставание с детьми и внуками. Зато маячила встреча с супругом, хотя это теперь, по прошествии многих лет, уже и не казалось волнительным и нужным.
С утра болела голова и ныло под ложечкой. Нельзя сказать, чтобы самочувствие сегодня очень отличалось от вчерашнего или от того, что было позавчера и вообще в последнее время. Но накануне произошел тяжелый разговор с соседкой. А потом позвонила дочь и сообщила, что не приедет до субботы. На душе стало неуютно и пакостно, хотелось снова пойти к соседке и высказать ей все недосказанное. Целый день пила корвалол, разнообразные таблетки, с незапамятных времен хранившиеся в домашней аптечке в неимоверном количестве. Корвалол успокаивал на время, таблетки не действовали вовсе. Ночью ко всему прибавилась бессонница. В половине первого Вера Семеновна набрала «03», минуту пообщалась с диспетчером, отомкнула замок в двери и легла в постель, ожидая докторов.
Сенечка дремал в машине, упершись подбородком в грудь и скрестив руки на животе. Ужин до сих пор не давали – много было вызовов. Они лежали в диспетчерской нескончаемые и нетерпеливые, словно злые духи, назначенные на погибель утомленного скоропомощного воинства. С ними ничего нельзя было поделать. Их можно было только накормить своей плотью, утолить своей кровью, усмирить своим духом.
Сейчас Сенечка ехал к очередной бабуле лечить очередную головную боль. Нажав пару раз на кнопку звонка, услыхал наконец стандартное «Открыто!». Он вошел в полутемную прихожую, осторожно разглядывая пол, опасаясь запачкать туфли. Однако в квартире было относительно чисто. Прошел в комнату. Поздоровавшись, приступил к опросу и осмотру больной. До автоматизма заученными движениями сенечкины руки надували манжету тонометра. Сам он участливо слушал бабулю, отмечая про себя, что, пожалуй, вызов-то совсем зряшный, ни о чем. А ужин отодвигается все дальше.
Вера Семеновна была довольна. Доктор оказался очень внимательным, слушал не перебивая ее, говорил не торопясь. Сразу видно, серьезный молодой человек. Хотелось рассказать ему про все свои боли и обиды, не упуская ни одной мелочи. Когда Вера Семеновна дошла до самых интимных подробностей своего пищеварения, Сенечка вдруг насторожился, прервав тоску по ужину.
- А какой, Вы говорите, был стул у Вас сегодня? – спросил он, - Не черный?
- Черный! Черный! – радостно подтвердила Вера Семеновна. Даже если б доктор спросил: «Золотой?», она все равно ответила бы утвердительно. Так ей понравился Сенечка, и ей ужасно не хотелось его разочаровывать. Пускай даже в этом.
Такой оборот и назревавшая госпитализация круто меняли дело, проблема с ужином обретала ясную перспективу. Оставалось только провести одну небольшую и неэстетичную обязательную процедуру. Попросив у хозяйки немного растительного масла и надев перчатку, Сенечка с надеждой погрузил указательный палец в прямую кишку Веры Семеновны. Бабушка недоуменно охнула и испустила дух.
Ошарашенный Сенечка сидел с поднятым вверх роковым пальцем и робко оглядывал плоды своих трудов. Нет, конечно, пациенты у него умирали, но чтобы при таких пикантных обстоятельствах… Он взял со стола телефон и стал набирать номер диспетчерской. Предстояло дожидаться милицию, об ужине можно было уже не мечтать.
Дух Веры Семеновны наверняка еще витал где-то здесь, в комнате. Но Сенечке было не до него. Он сидел в тишине одинокий, потерянный и сетовал про себя на коварную судьбу, на эту дурацкую работу, на нелепую старуху и на свой роковой указательный палец.
Комментарии
kaban25
|
|
а я лет 10 назад бабку градусником ртутным убил) подмышку её его сунул и померла старушка) хорошая была! часто вызывала, но благодарная была, то денег даст, то бутылку с алкоголем! |
markmayorov
|
|
А я как-то ,приехав на повтор, катетеризировал мочевой пузырь бабушке,не желавшей помочиться самостоятельно. После этого,судя по всему, ей стало легче, и она тут же скончалась. |
markmayorov
|
|
Кстати,много лет назад прочёл в одной умной статье,что спровоцировать асистолию могут многие вполне безобидные манипуляции, в том числе - и ректальное исследование. |
валериана
|
|
А рассказ очень хорошо написан, читается легко. Кто же этот профессионал?Умница. |
яработаюнаскорой
|
|
Ректокардиальный синдром |
Atlant555
|
|
Как-то подключили к старушке ЭКГ , а там асистолия. Бабуля после этого с нами ещё минуты 3-4 общалась и всё .... |
markmayorov
|
|
Написано прекрасно! |
говорящаяголова
|
|
Очень!!! |
DoctorKonstantin
|
|
Ну теперь бабушка точно попадет в рай... как мученица   |
Чтобы оставлять комментарии, необходимо войти или зарегистрироваться